не знать о том, как тяжело приходилось нам — истребителям завоевывать это самое господство для того, чтобы они могли летать.

В итоге мы с ним очень неплохо подружились, и лежать в госпитале сразу стало на порядок приятнее. Но по-настоящему радостным событием было то, что ко мне разрешили посетителей. У меня сложилось впечатление, что пришёл весь полк! Толпа приветствующих меня сослуживцев волнообразно захлестнула палату. Впереди всех шли Титаренко и Влад, ведя за собой пилотов и механиков нашего полка. После всеобщего приветствия и одаривания меня немыслимым количеством фруктов и сладостей, которых хватило бы для пропитания половины Кореи, мне начали рассказывать новости. Как и говорил Червоненко, в тот день, когда меня сбили, в воздухе стояла настоящая суматоха и вылеты продолжались до позднего вечера. Как выяснилось, моя “жертва” была не напрасной, и если бы мне не удалось сохранить пилотов и машины, то воевать было бы попросту некому. Но уже пять дней как полётов практически нет, и обстановка на фронтах стабильная. Поговаривают, что затишье временное, ведь Пентагон в ярости от того, что гордость ВВС США — их палубную авиацию, удалось победить дремучей и отсталой в технологическом плане России. Они уже разрабатывают план по переброске сюда своей элиты — многоцелевых истребителей пятого поколения F-22 Рэптор. Этот самолёт принято считать самым лучшим истребителем в мире, а заодно и самым дорогим. Но переброска через Тихий океан довольно проблематична, а ещё самолёты подобного уровня требуют сложнейшего технического обслуживания, которого нет на авиабазах Южной Кореи. Так что решение об использовании Рэпторов весьма сомнительно, но если США все же на это решится, то это будет нескоро и влетит американцам в копеечку.

Вторая важная новость вытекала из первой. В ответ на решение штатов подключить свои элитные части наше командование отдало приказ доукомплектовать наш полк пилотами и переобучить нас на новые машины! Партия новеньких, только с завода, российских тяжёлых истребителей Су-35С уже готовится для переброски в Корею. Меньше, чем через месяц, десять машин поступят в наше распоряжение. Тяжелый истребитель для достижения господства в воздухе Су-35 — это современнейший сверхманевренный самолет, являющийся глубокой модернизацией привычного нам Су-27. На нем стоят двигатели, не уступающие американским, позволяющие этому истребителю вытворять в воздухе такое, что до его появления считалось невозможным в принципе. От такой замечательной новости я чуть не забыл, что я лежу в госпитале, и мне ещё долго нельзя будет летать, но Титаренко, увидев мое расстройство, успокоил меня, ведь теоретические занятия начнутся только через три недели, а полёты ещё спустя месяц. Если я буду быстро поправляться, то у меня есть все шансы не отстать от товарищей. Это меня немного успокоило.

И тут я вспомнил про случай с тем корейцем, который меня приводил в чувства после ранения на земле. Я решил спросить у Титаренко, вдруг он что-то знает о произошедшем, и откуда на чужой территории так кстати появились союзники. Оказывается, во время того воздушного боя солдаты с обеих сторон на время прекратили огонь, чтобы понаблюдать за воздушной схваткой. Ранее в этот день северокорейцы закрепились на плацдарме и отбивали атаки неприятеля. Когда меня сбили, южнокорейцы захотели непременно меня захватить, но союзники понимали, кто и с каким трудом оберегает их от ударов с воздуха, поэтому один из лейтенантов, недолго думая, поднял свою роту, чтобы отбить меня. Не жалея себя, он лично повёл роту в контратаку и сумел вынести меня с вражеской территории.

— Товарищ майор, — обращаюсь я к комэску, — а Вы слышали про то, как нас, русских лётчиков, называют между собой солдаты КНДР?

— Нет, не в курсе, — мотает головой он.

— Нас называют “Русскими соколами”! — с важным видом отвечаю я.

— Кирилл, — Титаренко, улыбаясь отмахивается от меня, — это уже настолько бородатая байка, что только старослужащие её помнят. Наверное, тебе её рассказывал твой отец, — догадывается он.

— Да, рассказывал, но именно так ко мне обращался тот самый лейтенант! — провозглашаю я.

— Русские соколы? — подхватывает Влад. — А что, мне это нравится! Теперь называйте меня только так! — смеётся он.

— Надо будет рассказать командиру полка, ему будет интересно, — задумчиво говорит Титаренко.

— А я, вообще-то, не чисто русский. Я на половину грузин! — вмешивается в разговор Вано.

— Ой, не морочь нам голову! — провозглашает Влад. — А что, грузин, воюющий за Россию, не русский что ли?

— От последнего высказывания все присутствующие, включая самого Вано, хором заржали, похлопывая его по плечу. Не сразу, но мы все же услышали сквозь смех голос перепуганного Василия Петровича.

— Соколы, ваш смех двумя этажами ниже слышно! — запыхавшись, говорит пожилой хирург. — Это больница, людям покой нужен!

— О! А звание “Соколы” пошло в массы! — продолжает шутить Влад.

Ребята не могли сдерживаться и засмеялись ещё громче, и Василию Петровичу пришлось снова повышать голос, чтобы перекричать толпу.

— Мы тут не причём! Все претензии к корейцам, которые построили такую не практичную в шумоизоляционном плане больницу! — смеясь пуще прежнего говорит врачу Влад.

Не без труда Василию Петровичу удалось докричаться до Титаренко. Тот не стал спорить с пожилым хирургом и скомандовал всем на выход. Каждый перед уходом попрощался со мной рукопожатием и пожелал скорейшего выздоровления. Последним уходил Титаренко. Он кивком указал куда-то в сторону выхода, и я обернулся посмотреть куда он указывает. Там стояла прибежавшая на шум Лани и с любопытством рассматривала происходящее.

— Она? — шёпотом спрашивает комэск.

— Она, — на его манер отвечаю я.

— Одобряю! — улыбаясь, говорит он, пожимает мне руку и, подмигнув Лани, скрывыется за дверью.

— Ты с ума сошёл? Какой ещё новый самолёт? Какие полёты? Тебе только-только разрешили передвигаться самостоятельно! — округлив глаза, возмущается Лани. — А ты уже собрался прыгнуть в истребитель и крутить петли.

Прошла неделя с того эпичного посещения госпиталя моими сослуживцами. Но рассказать Лани про новые самолёты и переобучение на них, которое я никак не могу пропустить, я решился только сегодня, ведь именно сегодня мне разрешили самостоятельно ходить в пределах госпиталя, хоть и с костылём. Я, немедля ни секунды, позвал Лани погулять во дворик, чтобы рассказать ей про мое желание ходить на занятия по переобучению на новую машину. Мы уютно расположились на лавочке, находящейся на заднем дворе госпиталя, чтобы нас не беспокоили. Сейчас на улице никого нет и это редкий шанс побыть с ней наедине.

— Послушай, — я кладу руку ей на колено, — пока что я прошу ходить только на теоретические занятия. Ни о каких полетах пока что речи не идёт. Самолётов ещё попросту нет! — я стараюсь быть как можно более убедительным.