Впрочем, смущаться долго Фабио не собирался и, поспешно избавившись от сорочки тоже, притянул Виолину к себе, чтобы снова ласкать грудь и руками, и ртом, потому что удержаться, глядя на ее соблазнительные прелести, было невозможно совершенно. Виолина вздыхала и стонала так, что даже если бы Фабио не был эмпатом, у него не оставалось бы ни малейших сомнений в том, что она в полном восторге от того, что он делает. А потом она все же попыталась расстегнуть его панталоны, что было несколько затруднительно сделать не глядя. Фабио отстранился, слегка улыбнувшись — впрочем, он при этом не собирался никуда убирать руку с ее груди — и галантно поинтересовался:

— Вам помочь, синьорина? — ему самому хотелось бы уделить внимание панталончикам Виолы, которые тоже ужасно мешали, но оставить девушку в затруднительном положении он не мог. Хотя панталончики призывно манили, точнее говоря, манило то, что скрывалось под ними.

— Ах, синьор, вы в самом деле можете выручить меня из крайне затруднительного положения, в котором только может оказаться молодая девица, — жалобно сказала она. — Так что ежели ваша воля будет в том, чтобы спасти оную девицу из столь сложных обстоятельств, ее благодарность будет очень велика.

— Хм… насколько велика?.. — осведомился Фабио низким и томным голосом и коснулся ее губ торопливым поцелуем, тут же принявшись расстегивать многочисленные пуговицы на собственных панталонах. — Не сочтите меня меркантильным, синьорина… просто в данный момент меня… исключительно интересуют все… волнующие подробности вашей… огромной благодарности… — в процессе своей светской речи Фабио управился с половиной пуговиц, а также снова проделал путь губами от нежной и соблазнительной шеи к не менее нежной и соблазнительной груди Виолы. Ее нагота в сочетании с маской, скрывающей лицо, возбуждала невероятно. Фабио не мог раскрыть ее личность, зато мог раскрыть все остальное. И собирался сделать это прямо сейчас, потому, едва управившись со своими пуговицами, он потянул завязки на ее панталонах.

— Ну-у-у, предположим, — она тряхнула бедрами, помогая панталонам сползти. — Если я вам отдам то, что считается самым дорогим для порядочной девушки, это же не будет слишком мало?

Невольно замерев, Фабио очень, очень удивленно поднял вверх левую бровь, после чего осторожно осведомился:

— Синьорина хочет сказать, что никогда раньше не расстегивала мужские панталоны и… не сталкивалась со всем остальным, что за этим следует?..

Новость была поистине ошарашивающей, потому что его таинственная Виолина, при всей непосредственности и при всем очаровании юности, которыми она буквально дышала, менее всего походила на невинную девицу. Особенно когда так изысканно флиртовала с ним и соблазняла его во время маскарада. Да и сейчас он не чувствовал в ней ни робости, ни, тем более, страха. Какой же удивительный и редкий цветок угодил ему в руки. Точнее, это Фабио угодил… ох, насколько же он угодил. Влип по уши, и что характерно, совершенно не желал выбираться, намереваясь потонуть окончательно, причем с преогромным удовольствием.

Виолина, тем временем, провела пальчиком от пупка к его готовому на все достоинству, чтобы осторожно покружить вокруг него. Очаровательно улыбнувшись, она сказала:

— Нет, синьорина не сталкивалась, но очень интересуется расширением собственных знаний по поводу того, что за этим следует, и даже смею сказать, ее любопытство простирается так далеко, что она желала бы разобраться на практическом опыте.

Тут она все-таки осмелела достаточно, чтобы провести пальцем не вокруг да около, а именно там, где Фабио жаждал ощутить ее более всего. Хотя, конечно, легкое прикосновение пальчика лишь раззадоривало его желания, ничуть не утоляя их. Он шумно прерывисто вздохнул и попросил:

— Еще, пожалуйста… То есть, я был бы рад, если бы синьорина продолжила свои практические изыскания… в том же направлении, — с еще одним неровным вздохом он провел ладонями по ее спине до талии, а потом ниже, с удовольствием сжимая упругую попку. Кажется, ему сейчас полагалось думать об ответственности перед девицей, которая доверила ему столь ценное и важное, и подойти к вопросу серьезно. Однако вместо этого в голове творился невообразимый восторженный фейерверк. Фабио будет у нее первым. Виолина, его восхитительно сладкая таинственная принцесса, выбрала его там, на маскараде, чтобы он был у нее первым, и теперь пришла к нему… с вовсе не девичьей решимостью. Обворожительная, созданная самой природой для того, чтобы мужчины валились к ее ногам один за другим, как подкошенные — она выбрала Фабио.

— С удовольствием, мой синьор, в конце концов, всякому известно, что новое знание нуждается в закреплении.

Она еще раз провела рукой, гораздо смелее, а потом опустила ее ниже, чтобы осторожно потрогать нежнейшие части его тела. Фабио протяжно застонал и впился в губы Виолины самым страстным поцелуем, положив ладонь ей на затылок, решительно притягивая к себе. Он не хотел спешить с самого начала, а теперь — тем более, но как же невыносимо трудно было сдерживаться.

— Виолина… — хрипло выдохнул он, оторвавшись от ее губ, и принялся поглаживать ее по бедру. — Какая ты сладкая, самая сладкая… Самая красивая, — и это была чистая правда: никого прекраснее для него сейчас не было в целом мире и быть не могло.

Она опустилась на подушки, снова смело закинула на него ногу, и теперь их прикосновение, не разделенное одеждой, сделалось совсем уж интимно-бесстыдным. Фабио показалось, что у него сейчас искры полетят из глаз от этого, и он повел рукой меж ее бедер, накрывая горячее и повлажневшее место, скорее ради того, чтобы спастись от чрезмерной близости. Ведь сдерживаться становилось почти невозможно. Виолина, его таинственная принцесса, ахнула, двигаясь навстречу руке, вжимаясь в нее, простонала:

— О да, это прекрасно, я этого ждала, но как прекрасно.

— Девочка моя, — прошептал Фабио ей на ухо, продолжая нежно ласкать ее между ног, и тут же принялся снова целовать грудь. Он хотел, чтобы ей было хорошо, чтобы было еще лучше, чтобы с ним было лучше всего на свете, лучше, чем можно вообразить — она заслуживала только самого лучшего, прекрасная повелительница маскарада. И Фабио не жалел ни ласк, ни поцелуев, и из последних сил не спешил, хотя желал ее сейчас до сладкой томительной боли, так, что все тело горело огнем.

— О Фабио. Фабио. Будьте со мной, — это был полустон-полувскрик, и разве можно было отказать подобной мольбе?

Внутри она оказалась такой же податливой, нежной и страстной, как и снаружи. У Фабио перехватило дыхание от восторга, когда они наконец соединились друг с другом, как оба страстно хотели… так долго. Но теперь это невыносимое ожидание закончилось, и он мог быть со своей Виолиной целиком и полностью, двигаться в ней, мягко и заботливо поддерживая рукой под бедра, постанывая от удовольствия, срывая с ее губ ответные стоны и заглушая их жаркими поцелуями. Было восхитительно хорошо, ему очень давно не было так хорошо, может быть, вовсе никогда.

Она запрокидывала голову, подавалась ему навстречу, судорожно гладила спину, шею и голову, а потом прижала к себе за бедра, не давая шевельнуться, и Фабио ощутил ее сладкий горячий трепет и внутренние содрогания, осознавая, что подарил ей первое в жизни женское наслаждение.