по обложке, о ее красоте, могла бы понять более глубокий смысл вещей.

Я моргнула и отвернулась от нее, пристыженная и сбитая с толку ее словами.

Было легко осуждать Александра, и я чувствовала, что для этого у меня было больше, чем просто прикрытие. Я провела с этим мужчиной несколько часов, я жила в его доме и приняла его в свое тело.

Разве этого было недостаточно?

Но тогда что я действительно знала о нем?

Он был графом, наследником герцогства Грейторн и хозяином Перл-Холла, поместья, содержание которого стоило сотни тысяч долларов в год.

Я хорошо знала, как он выглядит. Его аристократическое лицо увенчано густыми шелковисто-золотыми волосами, слегка удлиненными на макушке и зачесанными назад с широкого лба. В морщинах там, и возле глаз, обрамляющих твердый мужской рот, который был лишь на несколько оттенков розовее, чем его золотистая кожа, чувствовался возраст. Он был так симметричен, что я не могла придраться ни к одной из его черт, и каждый раз, когда я смотрела ему в лицо, я обнаруживала, что не хочу этого делать.

Вблизи его глаза были похожи на две луны, бледные от серебряного света звезд, но темные и покрытые кратерами тайн, которые я хотела открыть, как древний астроном.

Он был ненормально высок, широк в плечах и узок в талии, как у пловца, с большими руками, изящными, несмотря на их ширину. Мне было интересно, как они могут ощущаться на моем теле.

И теперь я знала.

Нет, я могла судить об Александре по обложке, но это не умаляло ужаса чудовища, изображенного на ней.

— Я попрошу одну из служанок принести тебе ужин. Мастер Александр уехал в Лондон, и мы не ожидаем его возвращения до позднего вечера, так что ты можешь пообедать в своей комнате. Думаю, ты захочешь пораньше отдохнуть. Миссис Уайт хлопнула в ладоши, а затем уставилась на меня, когда я подошла к окну, чтобы заглянуть за шторы.

Окна спальни выходили на безукоризненно разбитый сад со скульптурными живыми изгородями и яркими клумбами. Он был идеально упорядочен, и каждая дикая вещь расставлена ​​по своим местам. Я с иронией подумала, что это подходящий вид для рабыни.

Дальше земля слегка вздыбилась, а затем превратилась в чащу густых деревьев, как в зловещей сказке.

Это тоже имело смысл.

— Есть еще кое-что, прежде чем я уйду, Рути.

Я оторвалась от окна, чтобы посмотреть на миссис Уайт, потрясенная тем, что она меня так назвала.

— Прошу прощения?

— О, лорд Грейторн приказал персоналу называть тебя по имени Рути. В этом он слишком добр.

— Добр?

— Да, ну, он знал, что некоторым из нас будет трудно запомнить такое странное имя, и он знал, что тебе придется нелегко, поскольку оно ассимилируется с британской культурой. На самом деле, это прекрасное средство.

— Я бы предпочла Козиму, — сказала я ей, когда мой позвоночник остыл и затвердел сталью.

— Ну, что сделано, то сделано. Она проигнорировала мое заявление взмахом руки, а затем захлопала, когда кто-то постучал в дверь. Мгновение спустя вошла служанка с нелепо украшенным золотым телефоном и люлькой. — Второй сюрприз уже здесь, моя дорогая. Телефонный звонок домой.

Мое прежнее раздражение испарилось, когда я была поражена ее словами.

Телефонный звонок домой.

Дом.

Я бросилась к телефону и вырвала его из рук горничной, чувствуя себя нищим, который впервые за несколько недель поел.

Мой палец вращал древний циферблат еще до того, как я села на мягкую кровать. Вдалеке я услышала, как миссис Уайт вывела другую женщину из комнаты, прежде чем закрыть дверь за ними обоими.

Но я была занята совершенно мелодичным звоном телефона в моем ухе.

Мое сердце зависло в горле, блокируя дыхание, но мне было все равно.

В звонке была пауза, а затем короткий щелчок перед «Готово».

Всхлип сорвался с моих губ, прежде чем я успела зажать рот рукой, чтобы сдержать.

— Patatino, sono Cosi, — икнула я в трубку. Мое сердце, казалось, разрывалось и восстанавливалось против знакомых итальянских слов над ощущением детского прозвища Себастьяна «маленькая картошка».

— Mia bella sorella, — сказал он после серьезной паузы. — Моя Козима.

Мы долго дышали через телефонную линию, пока оба переваривали чудовищность наших чувств. Я прижала телефон к щеке и закрыла глаза от обжигающих слез, которые текли из-под моих ресниц. Было слишком легко представить красивое лицо Себа, сильные кости на его лице, которые ввалили его щеки, и квадратный кончик его подбородка, контрастирующий с полным ртом. Я знала точный оттенок черного в его волосах и толщину ресниц на его щеке, потому что я выросла, глядя в его лицо почти больше, чем на свое собственное, даже будучи моделью.

Ни одно зрелище на свете не было мне так дорого, как мой брат, даже мои сестры, какими бы дорогими они ни были в моем сердце.

В близнецах было единство, которое невозможно было объяснить другим. Я чувствовала фундаментальную неловкость, если я была разлучена с ним слишком долго, хотя я слишком привыкла к этому после прошлого года, который я провела в основном в Милане.

Простое дыхание в тандеме через телефонную линию было той близостью, которой мы жаждали.

— Как дела? — наконец спросила я, внезапно забеспокоившись, что миссис Уайт вернется, чтобы прервать мой разговор.

— Всегда скучаю по тебе, — мгновенно ответил он. — Даже когда Сальваторе позвонил, чтобы поздравить меня с днем ​​рождения, он казался несчастным из-за того, что тебя не было в городе.

Я прикусила губу, потому что капо Каморры был тем, кто подписал пунктирную линию моих условий продажи.

— Он спросил, где я?

— Нет, он остался только для того, чтобы еще раз повздорить с мамой и подарить мне на день рождения бутылку прекрасного тосканского вина.

— Себ, тебе не кажется странным, что он так делает? — Спросила я.

До этого я никогда особо не задумывалась об этом. Нечастое, но влиятельное присутствие Сальваторе в нашей жизни казалось обычным в более узком контексте моей жизни в Италии, но теперь, когда я была в отъезде знала о манипуляциях и играх, в которые играли мужчины, я не могла не задаться вопросом, какова была конечная цель Сальваторе.

Себастьян фыркнул. — Я не думаю, что мафиози известны своими очевидными вещами, Кози. Я думаю, что он человек без детей, который открыл нас через Шеймуса и прославил нашу семью. Он любит маму так же сильно, как и нас, когда она ему позволяет.

Это было правдой, хотя мама скорее укусила бы руку, пытавшуюся накормить ее, чем приняла бы то, что он предлагал. Сказать, что