И вдруг я почувствовала свой позвоночник.

Он изогнулся в ответ на его толчки, сильный против его противоположного импульса, так что он сильнее ударил по узлу ощущений глубоко внутри меня.

Я чувствовала, как в моем животе разворачивается ярость, жар скручивается и сталкивается с чем-то настолько большим, что у меня болела матка.

— Вот и все, — выдавил Александр, вбиваясь в меня, каждая часть его тела безжалостно играла с моей.

Теперь не только для его удовольствия, но и для меня.

Он превратил мое тело в предателя, когда я распознала начало оргазма, обретающего форму в моей искрящейся крови.

— Ты собираешься кончить за мной, вот так, — поддразнил он меня.

И Боже, я сделала это.

Моя матка сжалась так сильно, что я закричала от боли, моя киска сжалась вокруг его члена так, что он едва мог вырваться из моих спазмированных складок. Я закричала, когда он разорвал меня на части, и я закричала, даже когда все, что у меня было, рухнуло на пол под ним, а он все еще пытался кончить.

Только когда его крик освобождения присоединился к моему голосу, я замолчала, мой разум был занят жалом его горячей спермы на мои слишком чувствительные, истертые стенки.

Долгое время он оставался внутри меня, и его большие руки медленно двигались по моей спине, ягодицам и бедрам. Это странно успокаивало, и от нелепости его внезапной нежности мне снова захотелось плакать.

Я не стала, потому что он слишком много для меня сделал.

Наконец он вырвался, и я почувствовала, как наши объединенные соки хлынули на мои бедра. Широкая ладонь Александра обхватила меня между ног в жесте, который был даже более собственническим, чем его прикосновение. Нежно, но твердо, он размазал наши выделения от передней части моей киски по моему клитору до конца моей щели далеко за пределами моего ануса.

И поскольку он требовал от меня действий примат, он сказал мне с элегантным акцентом титулованного джентльмена: —Теперь ты моя, Козима Ломбарди. Это моя сперма между этими хорошенькими бедрами, моя боль в твоей утробе и мои синяки под твоей кожей. Ты будешь носить меня так каждый день в течение следующих пяти лет, а к тому времени, когда твой срок истечет, обещаю тебе, ты будешь просить у меня еще пять.

Я лежала на земле после того, как он исчез. Я знала это из-за щелчка его дорогих ботинок. Мой пот, кровь и его сперма остывали на моей коже, а мое сердцебиение постепенно замедлялось.

В жизни каждого были моменты, когда казалось, что вы не живете ею на самом деле. Я верила, что в эти моменты ты был бездушным, твой дух покидал тело через колото-резаную рану, какую-то сильную травму, которую твой разум не может вынести, поэтому он позволяет твоей сущности ускользнуть для слишком короткой передышки.

Я чувствовала себя опустошенной, как сломанная реликвия, когда я лежала там, использованная, испорченная и выброшенная, которой приходилось поклоняться. Слез больше не было в глубине моих глаз, но печаль была так глубоко в моих костях, что я боялась, что она навсегда останется частью меня.

В какой-то момент я могла заснуть, потому что, прежде чем я успела осознать перемену, за массивными окнами стало светло, и золотой свет разлился по моему телу. Я вздрогнула от его тепла, потом заметила, как он выделил кровавые пятна на полу и появление синяков цвета ежевики на бедрах.

Накануне Ноэль сказал мне, что количество окон от пола до потолка в Перл-Холле было излишеством, призванным подчеркнуть богатство семьи.

Я ненавидела их.

— Пора вставать и уходить отсюда, дорогая, — сквозь туман донесся до меня голос миссис Уайт, и мгновение спустя ее мягкие, пухлые руки уже приглаживали мои волосы.

Я моргнула ей в лицо.

— Подойди, подойди, — уговаривала она. — Позволь мне помочь тебе очиститься.

— Не думаю, что когда-нибудь снова буду чистой, — сказал я ей хриплым шепотом.

Ее глаза на мгновение закрылись, но она повернула голову, прежде чем я смогла полностью прочитать выражение ее лица. — Ты будешь, клянусь. А теперь делай, как я тебе говорю, и пойдем со мной.

Мое тело так дико болело, когда я двигалась, что не могла сдержать рваные стоны, когда вставала на ноги. Я был выпотрошенным зданием, мой каркас качался на ветру.

Миссис Уайт обняла меня за бедра, воркуя какую-то сладкую чепуху, и медленно вывела меня из бального зала.

Я не спрашивала, куда мы идем, потому что мне было все равно.

Огонь в моей душе погас.

Теперь я была просто телом, сосудом для члена Мастера Александра.

Я вздрогнула так сильно, что зажала нерв в позвоночнике, но все же прошла по коридору в противоположное крыло, где мы остановились перед большой красной дверью, расписанной сусальным золотом. Ручка была из тонкого красного дутого стекла в форме цветка, и я тихо ахнула от ее красоты, прежде чем рука миссис Уайт скользнула по ней и открыла дверь.

Комната внутри была цвета устрицы с золотыми карнизами, прозрачными красными драпировками на огромных окнах и кроватью, покрытой атласными покрывалами и подушками винного оттенка. Это была комната, подходящая для принцессы, от кровати с балдахином до богато украшенного золотого туалетного столика с овальным зеркалом.

Мои ноги погрузились в плюшевые белые, красные и розовые коврики, наложенные друг на друга, безыскусно и красиво, и я не могла устоять перед желанием пошевелить пальцами ног. Когда я оторвалась от этого, миссис Уайт мягко улыбнулась мне.

— Это будет твоя комната на время твоего пребывания здесь, в Перл-Холле, — сказала она мне, подходя к кровати и откидывая плюшевые покрывала, открывая атласные простыни.

Будет соблазнять?

Она взбила подушку, отступила, чтобы осмотреть кровать, и удовлетворенно кивнула. — Мастер Александр приготовил для тебя комнату. Здесь ты будешь спать.

Слезы подступили к горлу, но я проглотила их. — Ты имеешь в виду, что мне больше не нужно оставаться в бальном зале?

— О, дорогая девочка, — проворковала она, бросаясь вперед, чтобы взять меня за руки, хотя я вздрогнула от ее доброты.

Вчерашняя доброта Ноэля принесла мне только боль.

— Ты мне не поверишь, но я сочувствую твоему положению. Мужчины Дэвенпорта могут быть… непостоянными в лучшие времена, и они становятся настоящими демонами, когда разгневаны.

— Я была с его отцом, играла в шахматы. Вряд ли я делала что-то плохое, — пробормотала я.

— Это не то, чем кажется. Я полагаю, что девушка, о которой так часто судят, как книгу