я думал пожалеют эфирного времени.

— Такое вырезать никак нельзя, — проявил гражданскую сознательность майор. — Мне теперь коллеги бутылку конька должны — говорили, не придешь! — не удержавшись, похвастался верой в меня.

— Слово надо держать, — пожал я плечами. — Мы пойдем тогда? Нас в машине девочка ждет, можно я ее угощу? — указал на миску с карамельками.

— Да все забирай, — щедро одарил сладкоежку добрый милиционер.

Попрощались, майор лично проводил нас до выхода, и мы поехали на Лубянку — ее адрес мама знает. А кто нет?

— Может все-таки и этот милиции отдашь? — снова попросила мама.

— Никто не знает, — невнятно (потому что Таня) ответил я про деда Юру. — Ты же видела, какая там грязь — цеха подпольные, покрытие изнасилований, взяточничество, строительство дач из выделенных на ремонт ДК материалов, мошенничество… Извини, но, судя по тому, насколько офигенно себя чувствует советский черный рынок, БХСС мышей не ловит совсем. А это — прямая угроза государственной безопасности, значит и идти с этим всем нужно в Комитет!

— И ведь не поспоришь, — вздохнула мама. — Вот как так — тишь да гладь, а приглядишься… — горько вздохнула.

Почти тридцать лет кушаешь теле— и газетный позитив, а тут раз, и такая куча мрачняка. Обидно маме за державу. И мне обидно!

— В нашем омуте черти топятся! — процитировал я. — Ерунда, просто все боятся высунуться, а власть, если не поднимать шум, заочно считает, что все в порядке. Теряется связь с народом, преданность идее подменяется набором привычных, выхолощенных ритуалов. Раз уж я здесь, придется это чинить! И сейчас мы делаем маленький, но важный первый шаг, создавая самый настоящий прецедент. Поможем десятку людей — и пойдет «сарафанное радио»: «если написать Сереже Ткачеву, он поможет». А дальше они сами масштабируют этот тезис на остальных писателей и композиторов. Видела лица у милиционеров? Да они такую фигню первый раз за все время службы увидели! Ой не думаю я, что пишут одному мне, просто остальным либо лень, либо все равно, либо боятся. Теперь перестанут — Сережу же на нары не отправили за излишнее рвение, значит и им ничего не будет.

— Тебя послушать, так все вокруг трусы!

Нет, просто я из другого времени, ребенок и двойной член. А еще — слабоумие и отвага как лейтмотив попаданческой деятельности. В общем — мне выпендриваться не страшно и полезно.

— Не так, — покачал я головой. — Инстинкт самосохранения заложен в нас эволюционно, и я ни в коем случае не виню тех, кто предпочитает «не отсвечивать». Но кто-то же должен вперед лезть, чтобы собрать самые вкусные пряники, и, возможно, не менее вкусные люли.

— Люлей тебе давать не за что! — твердо заверила мама.

— И я так думаю, — кивнул я. — Не переживай, короче, чем чаще я буду мелькать рядом с нашими защитниками любого ведомственного подчинения, тем меньше энтузиазма будут испытывать наши недоброжелатели, которых мы пока не встречали, но все бывает впервые. Да, поднимется визг «Ткачёв-стукач!», но мне ли не плевать? Тоже мне придумали — ворье и диссиденты никчемные им друг, товарищ и брат, а КГБ — вселенского размера жупел. Пускай друг перед другом фрондируют, я все равно с ними общаться не больно-то рвусь, я себе уже нашел людей, с которыми мне хорошо, — улыбнулся Тане и маме.

В КГБ ситуация почти повторилась — тоже сержант, тоже разговор и тоже майор, только госбезопасности и каштанового окраса волос, а вместо Щелокова на стене висел портрет Андропова. Приукрасили придворные живописцы, добавили стати.

— С утра ждем! — усадив за стол с теми же сушками и карамельками (и полным отсутствием любых бумаг — конспирация!), поведал Матвей Александрович — так его зовут. — Про Вьетнам хорошо сказал — там наши… — оборвав себя, махнул рукой. — Ну, показывай, что там у тебя.

Показал-рассказал.

— Часть все-таки придется отправить в БХСС, — подумав, решил майор. — У нас просто нет ресурсов, чтобы ловить каждого мелкого взяточника или фарцовщика. Не переживай, все будет под моим личным контролем, замять не дадим. А вот сигналы по нашему ведомству отработаем в кратчайшие сроки.

Встав со стула, майор протянул мне руку и торжественно пророкотал:

— От лица Комитета Государственной Безопасности СССР выношу тебе, Сережа, благодарность за проявленную гражданскую сознательность.

— Служу Советскому Союзу! — подскочив, пожал руку.

— Держи, — Матвей Александрович протянул отпечатанную на машинке визитку. — Через неделю позвони, расскажу, что да как. Перед гражданами же отчитаться нужно? — подмигнул мне.

— Обязательно нужно! — подтвердил я. — Спасибо большое, Матвей Александрович!

— Конфет-то возьми, — пододвинул он мне тарелку. — Ребят угостишь.

— Спасибо, мне конфеты очень нравятся! — ссыпал в мамину сумочку и эту награду. — До свидания!

— Пойдемте, провожу, а то вдруг заблудитесь.

Или зайдем куда не нужно, увидев как пытают нечастных борцов с кровавым режимом. Шутка!

Глава 13

— Работа в тепле, творческая и интересная, но врать не буду — тяжело, особенно когда сроки горят. Иногда сутками здесь живем — такие вот мультфильмы. Так что ты, Танюш, хорошо подумай — здесь не сказка, но талантливым девочкам мы всегда рады, — вещала женщина-мультипликатор лет тридцати пяти, в толстых очках, немного запачканными красками руками и по имени Матильда Петровна.

Помимо нее, здесь находится еще десяток сотрудников, в основном дам. Вокруг — нагруженные бумагами, линейками и черт пойми чем рабочие столы — один из таких мы освободили и теперь за чаем ждем, пока освободится Олег Дмитриевич Чуркин — хронопоток решил не париться и вызвал порыв энтузиазма у целого директора Творческого объединения рисованных мультфильмов «Союзмультфильм», который выразил желание заняться «Мамонтенком» лично, в качестве режиссера. Против ли я? Да щас — один раз «конфетку» собрал, значит и на десяток лет раньше справится.

— Я подумаю, но уже все решила и даже записалась в ДК на рисование, — поведала хрустящая «Наполеоном» — подарили дамам в благодарность за рассказы о тяжести мультипликационного труда — Таня. — А после восьмого на курсы к вам приду, если возьмете. А институт и заочно закончить можно! — выдала она плоды, надо полагать, долгих совещаний с мамой и папой.

А еще в коридоре, пока мы шли в этот кабинет, на меня (хорошо, что не на маму) налетел вынырнувший из-за угла, груженный бумажками очкастый мужик. Листочки разлетелись, а на них — кусочки «Умки». Слово за слово, и выяснилось, что колыбельной у них еще нет. Теперь есть — уже записал, напел и отдал творческой группе, магнитофон с пианиной в «Союзмультфильме» нашлись, а я набрал очков репутации среди местных. Словом — визит задался.

— Персонажи у тебя, Таня, получились замечательные, —