Однако это удивительная вещь, когда через узкую щель у тебя над головой вдруг блеснет настоящий день. День со светом, с солнцем, с людьми. И тогда ты понимаешь, что жизнь продолжается. Осознаешь, что жизнь соприкасается с жизнью, словно зубья шестерни, словно ремень трансмиссии. Все находится в движении, а здесь, внизу, в забое, так, будто все механизмы стоят. Движение в нем исчезло, наступает омертвение.

Но мы еще живем.

Над нами сверкает солнечный день.

Может, машинист Станчик уже завтра…

Но машинист не подает о себе вестей.

Не знали мы тогда, что вместе со своей культей переселился он в иное царство. Нашла все же беднягу, калеку, немецкая пуля. Хотел уберечься, да не удалось.

Но тогда мы этого еще не знали.

Мы ждали, что он пустит ток, а потом и передаст что надо. Грнач совсем уже перестал говорить, только шевелил губами, и выглядело это очень странно. Железнодорожник тоже молчал, и я видел, несмотря на тусклый свет, что у него покраснели глаза. Он молился, а когда мы совсем пали духом, плакал. Впрочем, нет. Просто у него были, как у ребенка, глаза на мокром месте. Металлист просиживал у шахтного колодца и только прибегал напиться воды — делал глоток-другой, чтоб промочить сухое горло. Да и мне не сиделось на месте. Все тело у меня ныло, и я скулил, как собака на привязи. Молодые шахтеры шарахались от меня, думая, видно, что они — причина моих страданий. И это хорошо: думая так, они забывали о нашем положении.

Это произошло вечером.

Впрочем, здесь, под землей, сам черт не разберет, когда день, когда ночь, вечер или утро. Отойдешь шагов десять от забоя — и ты как в могиле. Галерея петляет, и свет загораживают каменные выступы. Так как солнца нет, не по чему определить, что за время суток. Оставались часы, они показывали, что близится вечер.

И случилось что-то необычное. И пришло это сверху. Я твердо знаю, что оно пришло сверху. Будто упало что-то тяжелое, и звук тут же рассеялся. Надул кто-то бумажный мешок и хлопнул им о стену. Фонарь погас. Удар всех прижал к стенам. На головы нам просыпалось несколько камешков. И настала мертвая тишина. Мы не дышали, звука не произносили. Сперва я подумал, что нас завалило, но вскоре понял, что ошибся. В воздухе не было того специфического затхлого запаха, который издает обвалившаяся порода. Тишина обступила нас со всех сторон, и мы затаили дыхание. Мы не двигались и ждали, что же произойдет дальше. После такого удара определенно что-то должно еще произойти. Но ничего не произошло, только гулкая тишина носилась по этому заколдованному подземному миру.

Первым опомнился я.

Нет, я не заорал, я только произнес придушенным голосом:

— Дайте свет!

Не знаю, но думаю, что это Грнач высек огонь. Сперва вылетело несколько искр. Потом еще и еще. Грнач угрюмо пробурчал что-то, и только после этого вспыхнуло красноватое пламя. Через минуту зашипел и светильник, осветив забой и всех нас.

— Подождите! — пробормотал я и взял светильник. Потом я вылез из забоя и очутился в штольне.

Я правильно решил: штольня не была завалена. Тем не менее я шел осторожно. Переступал через камни, сгнившие дубовые балки, наклонял голову, потому что деревянное крепление было местами уже повреждено и подгнившие стойки покосились, словно пьяные. На стенки я уже не обращал внимания и только стремился добраться до шахтного колодца. Там сидит наш металлист — он должен был видеть, что произошло. Господи боже мой, найду ли я его живым?

В глазах стало пощипывать. Они заслезились, и я вынужден был вытереть их грязным рукавом пальто. Вскоре я почувствовал знакомый запах дыма. Здесь что-то взорвалось. Тут меня не проведешь. Старый шахтер взрыв за километр почует. И по мере того как я убеждался в своих предположениях, капли пота выступали у меня на лбу. А потом и все тело покрылось испариной, да так сильно, что когда я вышел к главной штольне, то был мокрый как мышь. И это при том — каждый шахтер вам подтвердит, — что места здесь сухие. Один фонолит, из него только пыль клубится — человек человека не видит. Хорошая проверка для шахтерских легких. В голове гудело, будто в улье; определенно все так, как я думаю… Правда, могло случиться, что металлист…

Положение наше, видно, прескверное. Согнувшись, я спешил к шахтному колодцу. Мысли сменяли одна другую. Наверняка металлист лежит там без сознания, или придется собирать его останки по стенам. Если его не найду, значит, он на дне колодца…

— Ты здесь?! — крикнул я громко.

Он лежал на спине. Казалось, кто-то нарочно его здесь положил. И только шапка отлетела. Одна рука вытянута вдоль тела, а другая откинута в сторону, будто металлист собирался бросить камень. Сперва я подумал, что он мертв. Но это было не так. Когда я его потряс, он поднялся и как дурачок стал таращить на меня глаза. Потом схватился за голову и сел.

— Что случилось? — заорал я ему в ухо. — В колодце что-нибудь?!

Но металлист не откликается, сидит и смотрит на меня. Бедняга, у него отнялся язык. И до сего дня он молчит. Задавая вопросы, я внимательно его ощупывал. Но ничего не заметил. Все было цело. И мои опасения насчет металлиста рассеялись.

Я вернулся в штольню и крикнул в сторону забоя:

— Все сюда. Ребята, мы не можем больше прятаться! — И, помню, при этом я засмеялся.

Не прошло и минуты, как все собрались вместе, только металлист не шелохнулся. Он сидел и безучастно глядел на фонарь, который качался у него над головой. Грнач и двое с Нижнего конца поняли все, что произошло. И только до железнодорожника Громады никак не могло дойти случившееся. Неудивительно — он не провел на шахтах десятки лет, как мы. Он просто не знал, что и как здесь бывает. Поэтому и не понимал, что произошло. Я ему все растолковал:

— Немцы над нами взорвали шахту!

Душа у железнодорожника и без того под землей в пятки ушла, а это сообщение совсем его доконало — губы у него затряслись и задергались то в смехе, то в плаче.

— Пошли низом, — лепетал он просительно и плача. Я бы с большой охотой заткнул ему глотку, потому что сказанное им было явной глупостью. Но я сдержался. Ведь ничего он не понимает в шахтном устройстве. Я только ему ответил:

— Внизу вода, насосы не работают, раз электричества нет.

Больше я не обращал на него внимания и