Этруски также выполняли ритуал, или упражнение, которое впоследствии было перенято римлянами, назвавшими его Троянской Игрой; они и придумали историю, связавшую ритуал с древней Троей. Этрусская ваза, датируемая VII веком до н. э., украшена изображением лабиринта, помеченного словом truia, точное значение которого неизвестно – оно может означать танец вооруженных воинов или место, где он исполнялся. Из лабиринта появляются вооруженные танцоры и два всадника. Возможно, танец этот был связан с умением владеть оружием и искусством верховой езды.

После размолвки между Вейями и другими полисами Этрурии в 403 году до н. э. царь Вей неожиданно отозвал труппу актеров, его рабов, с празднества в храме Вольтумна. Неизвестно, какие именно представления там давались, но мы можем предположить, что наряду с легкоатлетическими состязаниями имели место и другие, подобно тем, что изображены на росписях гробницы Жонглеров в Тарквинии или гробницы Обезьяны в Кьюзи. Главная фигура в изображениях – тот, для кого и была сооружена гробница, он наблюдает за представлением, устроенным в его честь. В гробнице Обезьяны, которая названа так по изображению маленькой обезьянки, сидящей на дереве с цепью на шее, на высоком стуле сидит женщина в накидке, ее ноги покоятся на скамеечке, а над головой она держит зонтик, она наблюдает за состязаниями. Изображены также девушка-жонглер и фигура ростом с младенца, но с бородой – вероятно, комический актер. В гробнице Жонглеров девушка балансирует с зажженной жаровней для благовоний на голове, а юноша стоит наготове с диском или мячом в руках. Они исполняют свой номер под аккомпанемент флейтиста, под эту же музыку танцует женщина в яркой одежде и с нарумяненными щеками.

Кроме всего прочего, этрусские мужчины также с удовольствием охотились на дичь, которая в Этрурии водилась в изобилии. Этрусские художники часто изображали сцену погони за оленями или кабанами, зайцами или птицами, при этом охотники могли быть как пешими, так и конными, а рядом с ними бежала свора собак. На оленей охотились с луками, кабанов травили собаками, на них также охотились с копьями, а иногда даже с топорами. Зайцев преследовали с собаками и забивали толстыми палками, а птиц сбивали пращой. На шестах закреплялись сети – это были ловушки для загнанной дичи. А вот как описан другой, не менее интересный способ использования сетей:

«Говорят, что в Этрурии, наряду с обычными способами охоты на кабанов и оленей, при которых используются сети и собаки, применяется и другой, куда более успешный метод – в качестве приманки используется… музыка. Сети натянуты, и ловушки расставлены. И вот появляется музыкант, играющий на свирели. Он старается избегать громких и резких звуков, его свирель издает самые нежные мелодии, на которые она способна. В тишине волшебные звуки разносятся по лесу, долетая до горных вершин, проникая в ущелья и заросли, во все звериные норы и гнезда. Сначала, когда звуки музыки долетают до них, звери пугаются, но затем они невольно поддаются очарованию свирели. Околдованные музыкой, звери покидают своих детенышей и свои логова.

Дикие животные тирренских лесов, привлеченные певучими звуками свирели, постепенно подходят все ближе и ближе к охотникам, пока не попадутся в расставленные тенета».

Некоторые из росписей особенно живо передают удовольствие, которое этруски испытывали от этих развлечений под открытым небом. На известной гробнице Охоты и Рыбной ловли изображены восхитительные сценки на побережье. Вот мальчик карабкается на поросший травой холм, а другой в это время ныряет в синее море. Вот мужчины ловят рыбу. На волнах качаются маленькие весельные лодки, а кормчие крепко сжимают рулевые весла. На одной лодке мужчина целится копьем в рыбу, на другой мальчик бросает в воду леску с крючком. Это был не единственный метод рыбной ловли, известный в Этрурии. Мальчик, изображенный на оборотной стороне зеркала, в одной руке держит удочку, а в другой – только что пойманную рыбу. Другая сцена показывает возвращение охотников после удачного дня: впереди бегут собаки, за ними следуют верхом охотники, за охотниками идут слуги, несущие на шестах добытую дичь.

Иногда даже пиршества проводились под открытым небом, об этом можно судить по изображенным в некоторых гробницах ярким навесам, защищающим пирующих от непогоды. Пиры были не только частью погребальных ритуалов, но и неотъемлемым элементом социальной жизни. Вот что говорит об этом Диодор: «…дважды в день они[9]накрывали великолепные столы, на которых было все для роскошного пиршества, ставили ярко расписанные ложа и серебряные чаши разного рода, тут же присутствовало немалое количество слуг…» Обычай устраивать пиршества дважды в день казался грекам столь же странным, как и присутствие на ужинах жен пирующих. На настенных росписях женщины либо возлежат на одном ложе с супругами, либо сидят возле ложа своих мужей. Этруски, подобно грекам, ели руками. Как мы видим на изображениях из гробницы Голини, столы уставлены яствами, рядом располагаются пиршественные ложа, а глиняные сосуды и бронзовые жаровни стоят на буфетах, зала освещается свечами в бронзовых канделябрах.

На изображениях из гробницы Ваз в Тарквинии мы видим две прекрасные чернофигурные амфоры, стоящие на столике, а также бронзовый кратер, ниже разместились два перевернутых вверх дном килика. На стене висят венки, ожерелья и корзина или ларец. Собака в ошейнике лежит под низеньким столиком, установленным рядом с пиршественным ложем. На ложе, покрытом толстым тюфяком, возлежит пара, скорее всего, это муж и жена. На женщине головной убор тутулус, ожерелье и серьги в форме дисков, в руке она держит венок. Супруги смотрят друг на друга, муж легко касается рукой подбородка жены. На нем венок, а в левой руке он держит большой килик, рядом стоит обнаженный мальчик-слуга с черпаком в одной руке и фильтром для вина в другой, готовый наполнить чашу хозяина.

Когда присутствует большое количество пирующих, мальчики-слуги торопятся достать напитки из кратеров и, неся кувшины в руках, наполняют чаши, которые гости держат в руках (рис. 28,а). Музыка и танцы – неотъемлемая часть сцен пиршеств, а под ложами мы часто видим домашних животных, включая собак и кошек, а также птиц, подбирающих крошки. Вся сцена наполнена веселым оживлением.

В IV веке до н. э. и в эллинистический период на пирах иногда играли в коттабос, есть даже специальные бронзовые подставки, которые использовались для этой игры. Они имели тяжелое круглое основание и тонкий вертикальный стержень высотой около двух метров. Большой диск фиксировался примерно на середине шеста, а второй, меньший по размеру, балансировал на верхушке. Целью этой застольной игры было вылить остатки из чаши с вином так, чтобы они попали в верхний диск, заставив его упасть на нижний. Этрусская краснофигурная чаша показывает менаду, меняющую диск на шесте коттабоса, в то время как Бахус, уже изрядно захмелевший, наблюдает за ней.

Этруски играли и в кости, кроме того, кости могли использоваться для предсказания судьбы. Обычно игральные кости помечались точками, как и современные, но на одной паре есть этрусские слова – это обозначения первых шести цифр. Модель игровой доски, вместе с маленьким мешочком, в котором хранились кости или фишки, изображена на стене гробницы Рельефов. Зеркало из Палестрины показывает, как использовалась эта доска. Молодой человек и женщина сидят в помещении, перед ними лежит доска с отчетливо видимыми параллельными линиями. Короткий разговор записан рядом с ними на архаической латыни. «Думаю, что я выиграю», – говорит молодая женщина, а юноша отвечает: «Надеюсь!»