Вторая была открыта, но, кроме деревянного поддона, который, похоже, использовался в качестве кровати, в камере ничего не было.

Херм двинулся к третьей двери. Она тоже была не заперта, но, когда он шагнул внутрь и осветил факелом камеру вокруг себя, стены ожили. Они были полностью покрыты жуткими каракулями и надписями, нацарапанными на бетоне. И все это напоминало писанину сумасшедшего.

— Срань господня, — пробормотал Херм.

В одном углу, сгорбившись, сидел скелет. В камере стояла такая же кровать-поддон, как и в предыдущей, только эта была разбита на куски. Доски лежали в одной куче, из некоторых торчали гвозди. Херм снова осветил факелом тело. В иссохшей руке пленника был все еще зажат гвоздь.

— Эти факелы долго не протянут, — откуда-то сзади раздался голос Куинн. — Нам нужно…

Ее голос затих, когда она увидела стены, а затем тело.

Херм уже начал читать надписи, те, что поразборчивее.

— Это австралийский офицер, военнопленный, которого доставили сюда вместе с другими. Вот его имя и звание. Он…

Бо́льшую часть надписей читать было трудно, поскольку они либо стерлись, либо их писали слабой и дрожащей рукой, либо потому, что человек, помещенный сюда, умирал от голода, а за ним наблюдали, изучали его.

— Он пытался рассказать здесь свою историю, — произнес Херм, с трудом сглотнув. — Его поместили сюда и просто наблюдали, как он умирает. Медленно и долго. Без пищи и воды. Сложно понять, но он пытался рассказать, что здесь происходило и чем здесь занимались.

— Почему ему позволили писать на стенах? — спросил Даллас.

— Не знаю. Может, наблюдать за тем, что он делает и что думает, было частью эксперимента.

— Но почему надписи не стерли? Имею в виду, если все это было настолько секретно, зачем позволять заключенному оставлять доказательства и объяснения того, что здесь происходило?

— Потому что этот парень никуда бы не делся, — сказал Джино. — Он должен был умереть в этой камере, и никто не должен был прийти за ним и вообще найти это место. Поэтому кому какое дело, что этот бедолага нацарапает на стенах?

Херм вытер свободной рукой лицо, затем продолжил читать надписи, которые мог разобрать. Через несколько минут он снова стал пересказывать остальным то, что смог прочитать.

— Этот парень знал, что умирает. Он… он прощается с родителями и сестрой. Он… здесь непонятно… он… он пишет, что находится в аду. — Херм продолжал читать, отчаянно пытаясь разобрать, что нацарапали здесь семьдесят лет назад. — Большинство других пленников, которых привезли сюда вместе с ним, погибли во время экспериментов. Он… он слышал, как они умирали, как кричали, как молили о пощаде, звали своих мам, но…

Несмотря на свет от факела, тьма будто сгущалась.

— Он… он говорит что-то про зло. Они… они хотят привести сюда ад. Они пытаются… Господи… это очень сложно прочитать или понять. Он… он говорит, что они хотят привести сюда этих тварей…

— Тварей?

Херм отвел взгляд от стены и посмотрел на остальных.

— Демонов.

— Сущностей, о которых ты говорил, — сказал Джино. — Те уроды проводили ритуалы и эксперименты, вызывающие гребаных демонов?

— Демонов не бывает, — сказала Куинн.

— Ты уверена в этом?

— Ты на полном серьезе говоришь, что…

— Не знаю. Те парни что-то видели.

— Этого человека поместили в камеру и оставили там, — напомнила она ему. — Наблюдали, как он медленно умирает без еды и воды. Как теряет рассудок и наконец жизнь. Изучали процесс, чтобы понять, сколько времени это займет и чем закончится. Когда он писал все это, то, вероятно, уже полностью сошел с ума.

— Нет, — сказал Херм, снова поворачиваясь к каракулям и медленно водя вдоль стены факелом, в попытке прочитать что-нибудь еще.

— Нет, не сошел. Он… не думаю, что он сошел с ума, Куинн. Он… он знал, что умирает. Знал, что теряет рассудок, но именно поэтому он и царапал на стенах эти надписи. Ему… ему нужно было рассказать, что он видел, слышал и испытывал, даже если он не верил, что кто-то прочитает это. Ему нужно было высказаться. Возможно… возможно, это был единственный способ осмыслить все самому. Они могли смотреть на него через щель в двери, но он тоже мог смотреть наружу. И он смотрел. Он видел всякое. Он… он слышал и видел всякое… Возможно, он обезумел, но его слова… они… они совпадают с тем, что я читал раньше. Он говорит, что они выяснили, как привести сюда этих сущностей — приманить болью и пытками, но они не смогли… не смогли… — Херм наклонился, чтобы прочитать спускающиеся к полу строки. — В тех фотографиях есть смысл… правда, он пишет… отрывочно и сумбурно… и не всегда понятно, что он имеет в виду. Бедолага писал это, наверное, на протяжении нескольких недель. И японский язык он знал лишь на элементарном уровне, но суть, как я полагаю, в том, что они сумели заставить этих сущностей — чем бы они ни были — явиться и войти в испытуемых, которые видели их.

— Вот почему они выглядели одержимыми, — сказал Джино. — Потому что они такими и были.

Херм энергично кивнул.

— Да, они… это не сработало… японцы не смогли контролировать тех тварей. Оказавшись внутри испытуемых, они разрывали их на части — или испытуемые сами разрывали себя. Это… это не ясно. Имею в виду, многое из этого не имеет смысла. Это…

— А это? — спросила Куинн.

— Послушай, я многое даже не могу разобрать. Но я почти уверен, что он здесь хотел сказать, — произнес Херм, водя пальцем в одном месте на стене камеры, — что они пытались проделывать то же самое с мертвыми телами. С живыми не получилось, поэтому они стали пробовать с недавно умершими, чтобы…

— Оживить их? — тихо спросил Даллас.

Куинн мельком глянула на него.

— И ты туда же. Неужели ты в это веришь?

— Он написал здесь «Оно идет» как минимум раз десять. Говорит, что они раз за разом пытались вызвать нечто особенное. Нечто большое… дух война… но у них не получалось. До какого-то момента — Херм поднял глаза.

Лицо у него перекосило от ужаса и неверия.

— Австралиец был не в своем уме. И есть еще один момент. Все это выглядит как-то слишком идеально. Будто мы должны были найти все это.

— Ты все усложняешь, Куинн, превращаешься в параноика. Поверь, никто не хотел, чтобы это место было обнаружено. — Пламя от факела осветило лицо Херма. — Помнишь, я говорил тебе, что у японцев стена между миром духов и этим гораздо тоньше, чем в нашей культуре? Многие верят — а в те времена верили еще больше, — что мертвые издревле могли возвращаться к жизни как в качестве защитных, так и мстительных духов, понимаешь? Вот о чем говорил австралиец, вот о чем говорит нам все эти годы спустя. Японцы выяснили, что, когда люди подвергаются пыткам и лишаются большей части чувств, если не всех, когда познают такую боль и издевательства, на которые не рассчитан наш организм, когда сверх того получают препараты, изменяющие сознание, и когда разрушается их тело, а вслед за ним и разум, они постепенно начинают видеть этих тварей. Точно так же, как при экспериментах нацистов и испытаниях в рамках проекта «МК-Ультра». Предположительно, когда проявлялись эти существа, их видели не только испытуемые, но и те, кто непосредственно проводил опыты. Те твари каким-то образом переходили из мира духов в наш. Или, может, это было нечто межпространственное. Я… я не знаю. Понимаю, это звучит безумно, но я почти уверен, что они пытались вызвать сюда демонических воинов, мстительных духов, чтобы те защищали их и служили им. В некотором смысле, идеальных солдат. У которых нет ни чувств, ни жалости, ни морали — лишь слепая верность и желание защищать и мстить. Экспериментаторы пробовали на живых, но у них не получилось, поскольку этих тварей невозможно было контролировать и они разрывали своих носителей в клочья. Поэтому стали пробовать на мертвых. И это сработало. По крайней мере, один раз. Вот чему стал свидетелем этот бедолага, подвергаемый медленной смерти от голода. Японцы создали машину для убийства. Слепая ярость и насилие. Вот чем была та тварь.