приметила новую и незнакомую ей физиономию, которая, должно быть, пробудила любопытство, потому что она приблизилась к ксендзу кустошу, и, узнав о бакалавре, велела его ей представить.

Грегор был так счастлив, что его внешность хорошо о нём свидетельствовала, кроме того, ему удалось на некоторые вопросы королевы так ловко ответить, что она могла определить в нём живой и энергичный ум.

После короткого разговора королева удалилась, да и Тарновские должны были пойти домой.

Каждый день потом Грегор уже смелее шёл с ними в замок, королевичи к нему не только привыкли, но полюбили его, потому что он охотно вмешивался в их игры и был в них судьёй и арбитром. Ксендз Кот, часто занятый, узнав бакалавра ближе, иногда отходил на минуту, оставляя ему королевичей вместе с их товарищами.

Несколько раз королева так застала их наедине с Грегором, и втянула его в продолжительный разговор. Было очевидно, что пришелец ей понравился, и что смогла его оценить.

Невзначай расспрашивала его о сыновьях, просила совета, и даже старый Рытерский спустя некоторое время заметил, что бакалавр приобрёл милость пани, с чем его поздравлял.

У королевы был тот инстинкт избранных людей, которым, когда самим сил не хватает для достижения великой цели, умеют подбирать себе помощников, с большой меткостью извлечённых из толпы.

Грегор, который поначалу опасался сближения с королевой, а из повседневной огласки имел о ней совсем иное представление, узнав её лучше, убедился, как мало умели её оценить и негодно чернили. Она вызывала в нём уважение и сострадание.

Её любовь к знаниям, которых сама не имела, а имела только как бы их предчувствие, добровольная помощь учёным, забота за бедной молодёжью, всё это завоевало расположение к ней молодого бакалавра и желание служить.

А по той причине, что такие чувства всегда выдают себя и чаще всего вознаграждаемы, королева также выделяла Грегора и, казалось, ждёт только минуты, когда призовёт его на свою службу.

Были это последние годы правления престарелого короля, который забавлялся ещё путешествиями и охотой, но правление страной было больше, чем когда-либо, в сильных руках епископа Збышка и его семьи.

Также в замке и у воеводы Грегор встретил всесильного владыку, который показывал ему достаточно благосклонности, особенно ценя его латынь и знание литературы.

В конце концов Збигнев из Олесницы был человеком весьма независимым и жаждущим власти, чтобы тех, в которых открыл энергию, которая могла в будущем стать ему препятствием, привлекать к себе и прокладывать им дороги.

В Грегоре из Санока от почувствовал человека, который не мог быть чужим инструментом, поэтому не подавал ему руки, спихивая его, как Цёлка, на второстепенную должность стилиста и поэта.

Бакалавр также не старался понравиться епископу, ограничиваясь тем, чтобы не делать его врагом.

Королева же, ценя в нём именно эту энергию, на которую, может, в будущем надеялась опереться, не спускала с него глаз.

Ни ксендз-кустош, ни Пётр Рытерский не завидовали бакалавру в явных милостях королевы, впрочем, ограничивающихся тем, что во время развлечений она разговаривала с ним каждый день, всё более доверчивей. Грегор с этим не распространялся, но предвидел, что это ему в будущем сможет послужить.

Так обстояли дела, когда вдруг, как молния, на королеву и королевство обрушилось известие о болезне, а почти одновременно и о смерти Ягайллы.

Епископа Збышка не было в то время в Кракове, а Сонька полагалась на него, что посадит на трон старшего сына. После смерти короля заволновалось всё, что его имя и авторитет, приобретённый долгим правлением, держали сплочённым и спокойным. Все желания, надежды, мечты, усилия приятелей Пястов, мстительные старания врагов королевы вырвались и нарушили спокойствие.

Никто не мог послужить Соньке, некому было довериться, ей нужны были люди. В этот решительный час ей в голову пришёл уже давно привыкший Грегор из Санока. Она послала к воеводе и потребовала от него, чтобы отпустил для неё своего бакалавра. Ян из Тарнова согласился на временное послабление в его обязанностях, но он слишком умел его ценить, чтобы совсем хотел с ним расстаться.

Грегор тоже, в данный момент ещё под железной рукой епископа, не очень хотел быть служкой без значения и авторитета.

Бакалавр временно перешёл в замок. Дал использовать себя как посла и посрединика, но не расстался с Тарновскими.

Вплоть до прибытия епископа, который уже в Базель не ехал, потому что дела королевства были более срочными, чем собор, Грегор из Санока был на услугах королевы, хотя занимал на дворе место второстепенное и невидимое.

Была даже речь о том, чтобы сделать его одним из послов, которые должны были ехать на собор, но его молодой возраст и недостаточное теологическое образование, может быть, живость и смелость задержали это путешествие.

Зато выпала ему та тяжёлая работа – следить за королевичем Владиславом и готовить молоденького мальчика к тем выступлениям, какие его ожидали. Уже раньше Грегор весёлостью, красноречием, мягкостью сумел снискать великую симпатию будущего короля. Не раз Рытерский и ксендз-кустош невзначай использовали его, чтобы сломить маленькое сопротивление, чтобы выговорить какую-нибудь уступку.

Грегор полным уважения способом, но шутливым и фамильярным, умел склонить королевича к чему было нужно.

Уже в десятилетнем пане объявлялся его будущий характер, который по многим чертами напоминал характер отца.

Прежде всего был это кровью и воспитанием уже рыцарь, который мечтал о славе, захватах, о великих войнах и необычайных деяниях.

Из истории, которую читали королевичам, Кривоустый был его любимцем и примером. Он завидовал ему в юношеских походах, битвах и во всей жизни, воспетой Галлом. На устах постоянно было: «Когда вырасту и выйду на войну…»

Самой любимой его одеждой были маленькие лёгкие доспехи, которые сделали специально для него, самым любимым делом – игры, наподобие маленьких турниров, в замковом дворе. Рытерский должен был его сдерживать, а ксендз Кот – силой сажать за учёбу и привлекать к ней историями о героях.

Другой чертой юноши, доставшейся от матери, и по обычаю века, была любовь к изысканной одежде и элегантности, по европейской моде. Немецкие герцоги, прибывающие в Краков, рассказы о дворе императора Сигизмунда беспокоили Владислава, который хотел, чтобы польский двор и замок не уступали тем, которые при нём прославляли.

От отца королевич наследовал ту необычайную ягеллонскую щедрость, которая никогда никому ни в чём отказать не могла. Очень часто то, что было у него самым любимым, тут же хотел отдать приятелям Тарновским, если им нравилось, а так как не имел своей воли, бежал с этим к матери, которая никогда не противилась приобретать себе людей