И у нее есть на то причины. То, как он вел себя, просто непростительно. Бенедикт презирал и ненавидел себя за то, что не смог держать себя в руках в тот вечер. Ревность захватила все его существо. И Аннабелл, наверное, тоже теперь презирает его, хоть и пытается это скрывать.

Дверь открылась, и на пороге показались Аннабелл с Эдвардом, который тут же бросился к нему.

– Он просто весь извелся от нетерпения, поэтому я не оставила его дома дожидаться тебя там, а взяла с собой, – объяснила ему Аннабелл.

Бенедикт попытался подняться на костылях. Аннабелл хотела его поддержать, но он лишь отвернулся, не желая принимать от нее никакой помощи.

С побледневшим лицом и сжавшимся сердцем она вынуждена была наблюдать, как ему помогает медсестра, делая то, что должна была бы сделать она, Аннабелл. Бенедикт снова женился на ней, но всякий раз не упускал случая показать, что не нуждается в такой жене, как она.

– Я попросил миссис Томлинсон перенести мои вещи в другую комнату.

Слава богу, что она стояла к нему спиной, и он не мог видеть выражение ее лица!

– Но… но как же Эдвард? Что он подумает? – не удержавшись, спросила она. – Ты ведь сам говорил…

– Я сказал ему, что это из-за моей ноги, – ответил он коротко.

Но это, конечно, только предлог! Аннабелл задыхалась от бессилия. Он просто не хочет больше жить с ней в одной комнате, не хочет спать с ней в одной постели… вообще не хочет иметь с ней ничего общего!

Они стояли посреди гостиной, а Эдвард носился по всему дому как угорелый, пытаясь поймать щенка, чтобы показать его отцу.

– Вижу, ты все-таки передумала, – заметил Бенедикт с сарказмом.

– Я же женщина, я просто обречена, соглашаться, – постаралась отшутиться Аннабелл. Впрочем, у нее был дополнительный повод разрешить Эдварду взять щенка именно сейчас. Интересно, Бенедикт заметил, что это тот самый щенок, которого он выбирал? – подумала она. Даже если и заметил, то ничего ей не сказал. Аннабелл это было очень обидно. – Помочь тебе подняться наверх?

Но Бенедикт лишь нетерпеливо отмахнулся от нее. У Аннабелл внутри все похолодело. Она отвернулась, чтобы он не мог видеть слез, слез от обиды и унижения.

Тогда, сидя в больнице, она была почти уверена, что, если Бенедикт, останется жив, в их жизни все непременно наладится. Она надеялась, что все пережитое ими заставит отойти обиды на второй план. Ведь именно так произошло с ней. Увы, ее надеждам не суждено сбыться.

Но, очевидно, для Бенедикта все было совсем иначе. Неужели он так и не может понять ее и простить? Да, она во многом была не права, но разве это самое главное? Почему он не хочет дать ей ни малейшего шанса снова завоевать его любовь?

Ответ напрашивался сам собой. Аннабелл сначала не допускала даже подобной мысли, но теперь вывод очевиден: он просто больше не любит ее. Не любит, потому что не верит ей. Или, наоборот, не верит, потому что не любит. Впрочем, какая теперь разница?

А если он ничего больше не чувствует к ней, тогда и незачем прощать обиды, незачем пытаться начать все заново… Проще всего поступить именно так, как Бенедикт и поступает: не замечать, сделать вид, что ее не существует. Аннабелл в бессилии опустилась на диван и заплакала.

Слова врача не выходили у Аннабелл из головы. В самом деле, действительно ли она имеет право проводить этот анализ втайне от Бенедикта? Или он и это сочтет предательством? Что, впрочем, вполне вероятно. В последнее время он относится к ней так, что все, что она делает, воспринимается им в штыки. Более того, так она окончательно распрощается с надеждой, что Бенедикт сможет однажды поверить ей, женщине, которую он любил, пусть даже сейчас это уже в прошлом. Сможет поверить без всяких бумажек, анализов, медицинских заключений и прочей ерунды, поверить просто потому, что любит ее и хочет ей верить. Вернее, не может не верить женщине, которая так его любит, которая уже дважды перед алтарем клялась ему в верности и вечной любви, которая ни разу за все то время, что они знакомы, не обманула его. И Аннабелл очень хотелось верить в то, что это произойдет. Может, и вправду стоит отказаться от этой затеи и попытаться сохранить хотя бы видимое подобие мира в их семье? Так, по крайней мере, она избежит незаслуженных обвинений в свой адрес в том, что воспользовалась состоянием Бенедикта, чтобы у него за спиной сделать эти анализы.

Но если она не сделает этот анализ сейчас, то не сделает его больше никогда. А это значит, что Бенедикт так и не узнает о том, что Эдди его родной сын. Так и не узнает, что может иметь детей, а ведь для него это так важно! И так и не сможет поверить, что она никогда не изменяла ему… даже после того, как он объявил ей, будто уходит к другой женщине.

Но в этот момент Аннабелл думала не о себе…

Да, то, что Бенедикт не смог поверить ей, еще долго будет мучить ее бессонными ночами, но все же главное сейчас не ее гордость и не чувство уязвленного самолюбия. И даже не Бенедикт. Она любила, любит, и будет любить его всегда. В этом Аннабелл не сомневалась ни секунды, но теперь – да что теперь, – уже более пяти лет! – это касается не только их двоих. Эдвард, быть может, еще больше, чем они с Бенедиктом, имеет право на то, чтобы все точки над «i» были, наконец расставлены. Ребенок и так слишком много страдал и страдает. Страдает из-за того, что они, взрослые, более того, его родители, то есть именно те люди, которые более чем кто-либо должны оберегать его душевный покой, не могут решить свои проблемы. Эдвард имеет право иметь отца, и – теперь Аннабелл осознавала это особенно отчетливо, – она просто обязана сделать все от нее зависящее, чтобы помочь сыну, наконец обрести его. Пусть даже это станет концом их с Бенедиктом любви.

У Аннабелл снова кружилась голова. Положив, голову на подушку, она подумала, что, быть может, это и к лучшему, что они с Бенедиктом спят в разных комнатах.

Нужно подождать немного, нельзя так резко вставать, решила Аннабелл. Она хотела, чтобы головокружение прекратилось, прежде чем она спустится к Эдварду.

Бенедикт!

Сегодня у него день рождения. Волнительный день, потому что именно сейчас она вновь попытается хоть как-то наладить их отношения. Неужели и на этот раз он будет упорно продолжать делать вид, что они чужие друг другу?

Аннабелл вошла в детскую. Эдвард уже не спал. Он дожидался ее. Он был так взволнован, как будто это его собственный день рождения: вчера он с таким рвением упаковывал подарок!

Аннабелл собрала мальчика, и они вместе пошли поздравлять Бенедикта.

Бенедикт уже сидел в столовой и завтракал. Эдвард кинулся к нему с радостным криком:

– С днем рождения, папочка!

Аннабелл подняла с полу открытку, которую мальчик уронил по неосторожности, и протянула ее Бенедикту.

– С днем рождения! Да, и это вдвойне праздник, ведь тебе наконец-то сняли гипс…