раскрывать рта, но… Дюрант был уверен, что ловко отобьёт всю прокурорскую аргументацию и убедит присяжных в собственной невиновности.

Но 10 октября защита всё-таки заявила, что Дюррант будет свидетельствовать в свою защиту и вызвала обвиняемого для дачи показаний. В течение почти 4-х часов он велеречиво рассказывал о своей непростой жизни, полной труда, учёбы и всяческого служения людям. Как он, работая электриком, вставал в 4-м часу утра [или всё-таки ночи?], чтобы успеть на работу… как ездил в медицинскую школу на другой конец города… как после учёбы мчался в больницу… как отдавал всего себя работе в баптистской общине… Эту песню он мог бы запевать, наверное, бесконечно! Ведь как приятно похвалить самого себе, когда другие не хвалят!

Далее обвиняемому были заданы вопросы о его времяпрепровождении 3 апреля и он дал тот же самый ответ, что давал ранее — утром приехал в медицинскую школу, посидел в библиотеке, потом час погулял со студенткой по имени Роуз [фамилию её судья разрешил не вносить в протокол, дабы не компрометировать девушку — да-с, времена были такие!]. После этого ушёл на обед, встретился с товарищем, погулял в улицам, вернулся в школу и опять отправился в библиотеку. То есть Дюрант ненавязчиво признался, что прогулял первые 2 лекции — такая вот милая непосредственность! И посетил он в тот день, по его словам, лишь третью лекцию — это и была лекция доктора Чини, посвященная детскому питанию. После этого он вышел из здания медицинской школы, пошёл с товарищами, которых не смог вспомнить — вернее, вспомнил одного, но неточно! — до остановки трамвая и направился в церковь Святого Эммануила. Куда и прибыл к 17 часам. Ну, а последовавшее далее описывалось в этом очерке не раз — отремонтировал газовый светильник, надышался газом, попросил Кинга сходить в аптеку.

Эта часть дачи показаний прошла без сучка без задоринки, что легко понять — допрашивали Дюрранта его адвокаты и все вопросы, и ответы были заранее согласованы. Настоящий допрос начался на утреннем заседании 11 октября, когда к допросу Дюрранта приступил обвинитель Барнс.

Сначала прокурор методично «раскачивал» нервную систему свидетеля. Для этого он выкатил манекен с одеждой Бланш Ламонт, найденной возле трупа, и поставил его на некотором отдалении от кресла Дюранта, причём сделал это так, что Теодору пришлось сильно поворачиваться налево и смотреть через плечо. Очевидно, прокурор пределал этот фокус нарочито, стремясь доставить обвиняемому максимум неудобств. После этого Барнс начал методично задавать вопросы по каждому предмету одежды примерно в такой последовательности: «вы видели этот предмет ранее? вы его узнаёте? прежде он выглядел также? а вот этот разрыв в полтора дюйма вы видели? а вот этот след вы замечали?» и т. д. и т. п. Это продолжалось очень долго и притом без всякой видимой цели, прокурор методично долбил Дюранта отднотипными вопросами и делал это, разумеется, не без цели.

Он дерджал противника в напряжении, заставлял его нервничать, ожидая подвох, но… подвоха так и не последовало!

Закончив с одеждой убитой девушки, прокурор переключился на пресловутый ремонт газового светильника и долго распрашивал, где именно этот светильник находился? как обвиняемый к нему подобрался? откуда взял лестниу и куда затем её положил? в чём заключался собственно ремонт? и пр. Дюррант отвечал, прокурор никак его слова не комментировал и можно было подумать, что ему вообще неинтересно, что именно ответит обвиняемый.

В какой-то момент Барнс словно бы между прочим уточнил, слышал ли Дюрант во время возни со светильником звук фортепиано, на котором играл Джордж Кинг? Тот ведь разучивал пьесу на фортепиано в кабинете воскресной школы, не так ли? Дюрант ответил утвердительно. Прокурор ещё раз уточнил, действительно ли обвиняемый слышал звук фортепиано, находясь от комнаты Кинга через этаж? То место, где Дюррант ремонтировал светильник, находилось не только на 20 футов выше (~6 м.) комнаты воскресной школы, в которой музицировал Кинг, но и в стороне от неё, фактически в другом конце здания. Задавая этот вопрос, прокурор перешёл к макету церкви, изготовленному Расселлом и находившемуся тут же в зале заседаний.

Даже если Дюрант и почувствовал в этом месте какой-то подвох, ему не оставалось ничего иного, как повторить только что данный ответ — да, он слышал звук фортепиано, доносившийся снизу!

И вот тут прокурор Барнс очень удачно уличил обвиняемого во лжи. Показав указкой то место, где находился якобы неисправный светильник, он далее продемонстрировал тот путь, который Дюрант должен был проделать, направляясь в кабинет Кинга. А путь был довольно заковыристый — Дюранту следовало спуститься по 10-футовой [3 м.] приставной лестнице, пройти по галерее, далее спуститься в зал общинных собраний, выйти на главную лестницу, спуститься на один этаж и далее пройти коридором. И весь этот путь Дюрант должен был проделать очень быстро, ведь согласно показаниям Кинга, данным в этом суде, тот играл на фортепиано совсе мнедолго, буквально 2–3 минуты! Как же отравившийся газом Дюрант успел не только отремонтировать светильник, но и пробежать по зданию такой извилистый путь?!

После этих слов прокурора в зале раздался смех, кто-то захлопал в ладоши и судья Мёрфи был вынужден призвать публику к порядку.

Это был, конечно же, фурор! Обвинитель поймал Дюранта на лжи и сделал это как будто бы случайно, между прочим…

На Дюранта было больно смотреть, он сидел в свидетельском кресле с пунцовым лицом и молчал, не зная, что ответить.

Барнс же, не делая акцента на произошедшем, тут же заговорил о другом. Он уточнил сколько Дюрант бросил брома в бутылку сельтерской? размешал ли? как много отпил? закрыл ли бутылку? Затем без всякого перехода поинтересовался, хорошо ли Теодор знаком с медицинским делом и понимает ли он, что раствором брома в сельтерской воде мог убить себя?[9]

В этом месте в зале снова раздался смех и нестройные апплодисменты, присутствовавшие поняли, что прокурор только что поймал Дюранта на очередной лжи. Это понял и сам обвиняемый — он моментально подобрался, уперся руками в подлокотники кресла и казалось, сейчас вскочит на ноги. На него с эти секунды было страшно смотреть, Дюррант вдруг показал себя человеком, способным на вспышку гнева едва только ситуация выходит из-под его контроля.

Прокурор мог быть собой доволен — он выжал из перекрёстного допроса максимум возможного! Не следует забывать, что Дюрант на протяжении следствия и суда