– Так, мадам, – отвечает автомобиль.

– Я предполагаю, – говорит Петер, – что для меня в данный момент невозможно приказать машине остановиться.

– Не невозможно, – возражает Кики, – но бессмысленно.

Петер делает то, что он любит делать, когда не знает, что делать дальше: он сдается. После того как он тридцать две секунды тупо смотрел в окно, Кики сказала:

– Мы можем прекрасно побеседовать. Хотя я тоже не буду реагировать на твои приказы.

– О чем же мы будем говорить?

– Ну, что тебе взбредет в голову?

Петер пристально смотрит на нее, потом говорит первое, что приходит ему на ум.

– У вас, э… у тебя, э… у тебя красивый цвет кожи.

– Что? – спрашивает Кики со смехом.

– Ну, я имею в виду, – лепечет Петер, – это, э… ну, что это тебе очень идет, э… этот коричневый цвет. – Он чешет подбородок. – Наверное, это прозвучало странно.

Кики весело смотрит на него.

– Эта алая краска на твоем лице тебе тоже вполне идет.

– Короче, что я хотел сказать, – говорит Петер, – в общем, чтобы тебя не обидеть, короче, я считаю, также независимо от твоего цвета кожи…

– …от моего коричневого цвета кожи…

– Да, короче, разумеется, независимо от этого, но и не в отличие от этого, я хотел сказать, короче, что ты, э… привлекательна. То есть очень привлекательна.

– Так, – говорит Кики. – Это интересно. Может быть, ты хочешь мне еще сказать, что у меня красивые глаза?

– Я, э… – говорит Петер.

– Ты, э… – отвечает ему Кики, – кажется, не самый лучший собеседник в мире.

– Мне уже это говорили на прошлой неделе, – признается Петер. – Что я делаю не так?

– Для начала ты мог бы сказать что-то, что было бы для меня неожиданным.

Петер задумался.

– Тебе нужен вибратор в виде дельфина? – спрашивает он. – Розового цвета?

– Что?

– У меня случайно оказался лишний, – говорит Петер и достает вибратор из рюкзака.

Кики достает из кармана жакета перечный спрей и распыляет его прямо в лицо Петера. Петер кричит от боли. Он кашляет, его слизистые опухают, и веки закрываются. Он не видит, как Кики берет его руку, закручивает ее за спину и прижимает его голову к оконному стеклу.

– О’кей, извращенец, – говорит она. – Сегодня ты не на ту напал.

– Я не извращенец! – прохрипел Петер. – Мне просто не нужна эта штуковина.

– Что это значит?

– Я только что пытался ее вернуть, но они отказались ее принять, – пролепетал Петер, корчась от боли.

– Кто отказался?

– The Shop!

Он почувствовал, что женщина отпустила его руку. Потом она плеснула ему на лицо какую-то жидкость.

– Ах! Что это? – кричит Петер панически.

– Расслабься. Это всего лишь вода.

После того как Петер кое-как смыл с лица раздражающее вещество, он начал рассказывать о злополучной коробочке и связанных с ней проблемах. В конце истории Кики сказала только одно:

– Гм. Возможно, у тебя неверный профиль.

– У меня неверный профиль?

– Да, твой профиль в The Shop.

– Но как это возможно?

– Как это возможно? – повторяет за ним Кики. – Машины ведь не совершают ошибок!

– Объясни мне, – просит Петер. – Почему у меня неверный профиль?

– А почему бы и нет? – спрашивает Кики. – Почему он должен быть верным? Не имеет значения, насколько сложна имитация, реальность всегда сложнее.

– Я это понимаю. Но разве не должно получиться из этого, по меньшей мере, что-то близкое к тому, что нужно? Я имею в виду, что я действительно не имею представления, что мне делать с этой розовой штуковиной.

– Уже основные предпосылки, которыми система располагает о тебе, могут быть неверными. Возможно, они правильны с точки зрения статистики, но ты, стало быть, исключение. Возьми хотя бы твое имя…

– Тебе известно мое имя?

Кики проводит по дисплею своих митенок.

– Понятно. Ты – Петер Безработный. Даже из-за одного своего имени ты несешь невероятную статистическую нагрузку. Потом ты, наверное, живешь в неправильном городском квартале, и у тебя ненастоящие друзья. Цак.

Что это значит? «Цак»? Я живу в неправильном городском квартале и цак, и мне присылают вибратор в виде дельфина? Здесь нет никакого смысла!

– Ну, для тебя, возможно, и нет, но ведь достаточно, чтобы смысл был для The Shop.

– То есть ты хочешь мне сказать, что мой профиль с самого начала был неверным, но никто этим не интересуется?

– Кроме того, ты сам еще больше испортил свой и без того неверный профиль.

– Каким образом?

– Ты уже когда-нибудь присваивал дрону десять звезд, поскольку у тебя не было желания участвовать в опросе клиентов?

Петер ничего не ответил.

– И потом у тебя, разумеется, нет в имени буквы «ипсилон», – говорит Кики.

– Что?

– Как ты думаешь, сколько Петеров Безработных живут в Городе Качества?

– Очень много.

– Да. Возможно, один из них родился в тот же день, что и ты, или он живет на той же самой улице, или у вас есть что-то еще общее, что помогло бы прийти к заключению, что вы – одно и то же лицо. Возможно, такой же смешной вязаный свитер. Н-да. И вдруг его карточка судимостей является также и твоей.

– Но такого быть не должно! Неужели это действительно возможно?

– Нечто подобное происходит постоянно!

– Но почему?

– Почему? Потому что алгоритмы не имеют корректировочного цикла? Потому что тебе все по барабану, парень! Потому что тебе наплевать! Корректировка стоит денег. Высшая цель большинства алгоритмов – это создать больше прибыли. Пока они это делают, никого не интересует, не получил ли какую-нибудь работу какой-нибудь бедняга, потому что в профиле другого парня с его именем указано, что он однажды вместе с шефом мочился в бассейн. И ему никто не скажет, почему он получил отказ. И как он мог бы пожаловаться? И кому?

– Какое это имеет отношение к ипсилону в имени?

– А как ты думаешь, почему богатые люди всегда дают своим детям имена с таким странным написанием? Чтобы их не перепутали. Большинство из них недостаточно креативны, и они довольствуются тем, что заменяют «I» на «Y».

– Гм.

– Может быть, кто-то, кто носит такое же имя, как ты, купил секс-игрушки, а другой однофамилец заказал церковную утварь, а находчивый алгоритм просто всего лишь прибавил один к одному.