колчана, одно загадочное речение за другим, и если ты захочешь уловить смысл сказанного, то на тебя обрушится то же, только в переиначенном виде, и ты с ними никогда ни к чему не придешь» (Там же, 179е–180).

Оставим в стороне и этот спор Платона с другими школами. Нам, по крайней мере, ясно, за что он избрал Сократа. Мы можем выразить это так: беседа должна давать приращение и накопление качества знания.

Сократ позволяет Теэтету еще несколько раз сделать попытки найти определение знания, каждый раз сталкивая их с известными философскими возражениями. Затем, очевидно, посчитав, что тот готов к более глубокой работе, вводит понятия об основных приемах работы мыслителя, то есть основы своего метода. Видимо, это возможно только тогда, когда у собеседника истощается в памяти слой поверхностных бытовых определений. Когда памяти больше нет, остается только думать. То есть тогда включается разум.

Вот первый урок Сократа. Приведя Теэтета в предыдущих рассуждениях к полному и точному противоречию или, как это называют, логическому абсурду, он говорит: «Вот это чудесно, друг мой, клянусь Герой! <…> язык наш не в чем упрекнуть, ну а вот сердце есть в чем. <…> Дело в том, что если бы мы с тобой были великими мудрецами, изведавшими все глубины сердца, и нам от избытка премудрости оставалось бы только ловить друг друга на софистических подвохах, то, сойдясь для такого поединка, мы могли бы отражать одно рассуждение другим. На самом же деле, поскольку мы люди простые, давай-ка прежде разберем предмет наших размышлений сам по себе – все ли у нас согласуется между собой или же нет?» (Там же, 154d – e).

А для этого: «…давай прежде всего спокойно – ведь в досуге у нас нет недостатка, – не давая воли раздражению, в самом деле проверим самих себя…» (Там же, 154е–155).

Что это? Это явно психотерапевтический прием – выйти из рабочего состояния, отстраниться и, созерцая все как бы со стороны, спокойно и не спеша – на досуге – проверить себя.

Раз не спеша, значит, предмет рассуждения не более важен, чем эта «проверка». Может быть, даже все вообще делалось ради нее. А что значит «себя» и что значит «проверить»? Насчет «себя» Сократ уточняет: «…каковы же эти наши внутренние вbдения» (Там же, 155). Значит, ту часть, что видит или передает мыслеобразы. Можно сказать, мышление, но точнее будет, пожалуй, сказать, что ум, в той его части, которая была разворошена беседой.

Вот это и есть следующий прием метода Сократа: разворошив какой-то участок мышления, проверить его на соответствие весьма определенным и бесспорным началам, которые с очевидностью соответствуют «правильной работе ума» или разуму.

«Правильность» основ здесь, однако, условна, несмотря на очевидность, и принимается только, если собеседник признает, что для него эти основы тоже ощущаются верными. Иными словами, Сократ, с внешней стороны, применяет тот прием, который век рационализма назвал необходимостью договариваться о терминах.

Договариваться о значениях слов и определений, договариваться о правилах и рамках беседы, договариваться о ее предмете и тому подобном вообще свойственно Сократу. Кроме того, он постоянно и осознанно требует соблюдать это правило.

Например, чуть дальше: «Мы похожи на завзятых спорщиков, когда, не договорившись о словах, пытаемся победить в доказательстве, подменив значение, и при этом утверждаем, что мы-де не спорщики, а философы…» (Там же, 164с).

Или же в другом месте, приводя доводы от лица оспариваемого им же самим Протагора. Это рассуждение чрезвычайно важно, на мой взгляд, потому что оно содержит все правила ведения познающей беседы, как это понимали Сократ и Платон:

«Если же ты хочешь оспорить это с самого начала, то оспаривай, но рассуждай последовательно. Если тебе нравится путь вопросов, спрашивай, ибо разумному человеку следует не избегать этого, а всячески это поощрять. Но соблюдай одно правило: пусть твои вопросы не будут обидными (То есть не нападай на самого человека, спорь с его теорией. Слабости философа не есть слабости его теории – А. Ш.). Верх непоследовательности – заявляя о своем стремлении к добродетели, быть несправедливым в своих рассуждениях. А несправедливость получается тогда, когда забывают, что по-иному строится спор, по-иному рассуждение (забывают, что есть спор, а что – рассуждение – А.Ш.). В первом случае допустимо и подшучивать и сбивать с толку чем и как только можешь, во втором же следует рассуждать серьезно, поправлять своего собеседника, указывая ему лишь на те промахи, которые он допустил по своей вине или по вине своих прежних учителей» (Там же, 167d–168).

Иначе говоря, в отличие от спора, проверяя рассуждение, нужно смотреть:

1) соответствует ли оно исходным началам и

2) последователен ли сам способ ведения исследования.

Это значит, что сначала вы оба договариваетесь принять нечто за начало. И если договорились, то отказываться от этих начал, менять их до конца рассуждения недопустимо.

Затем один из исследователей предлагает способ движения от этих начал, и если второй его принимает, то на протяжении всего рассуждения он лишь следит, чтобы рассуждающий применял этот способ верно и последовательно, не нарушая договоренности. Во время рассуждения отслеживаются теперь лишь ошибки в применении способа – то есть совершаемые говорящим «по его вине».

Но вот рассуждение завершено, мы получили итог, и он, на наш взгляд, не соответствует действительности. Кто виноват, и можно ли обозвать рассуждавшего дураком? Обозвать-то, конечно, можно по-всякому. Очевидно, в прежние грубые времена это и делалось в спорах философов. Но верно было бы в таком случае обратиться к «учителям», то есть к началам, с которых велось рассуждение. Ведь их-то, чаще всего, философы берут из тех школ, которые представляют. Из парадигм, так сказать. Тогда становится возможным пересмотр всей школы и, по сути, прорыв к истине. Потому что пройти за школу – это пройти за предел известного людям на сегодняшний день.

Но самое главное – и это основа основ сократической беседы – это значит провести ученика за пределы всего, что ему известно, это уже можно назвать бегством к Богу.

Вот о каких очевидных вещах предлагает Сократ договориться Теэтету:

1. «В первую очередь, я думаю, мы договоримся, что ничто не становится ни больше, ни меньше, будь то объемом или числом, пока оно остается равным самому себе».

2. «Во-вторых, то, к чему ничего не прибавляли и от чего ничего не отнимали, никогда не увеличивается и не уменьшается, но всегда остается равным себе».

3. «В-третьих, мы примем, что чего не было раньше и что появилось уже позднее, то не может существовать, минуя возникновение и становление (иначе говоря, ничто не