– Ну ты даёшь, Анатолий Семёныч. Красиво вербуешь и колешь, наверное, круче Мюллера, простите за панибратство. Я ж не его человек, я враг его, не забыли?

– Ничего, на первый раз прощаю, – добродушно улыбается он. – Знаю, не его ты человек, точно. Но у тебя же выбора нет. Вот и постарайся. Можем вместе чего-нибудь придумать.

– Так это не очень быстро будет. Завянут показания свидетелей ваших.

– А ничего, ты не бойся, я освежу. Но тянуть действительно не стоит. Нужно решить вопрос, как можно оперативнее. Понимаешь?

– Вы меня, стало быть, в ЮДМ записали? – усмехаюсь я. – А зачем такая экзотика? Почему в обычном порядке не можете?

– Если у нас с тобой ничего не выгорит, никто и не узнает. Правосудие над тобой свершится, всего и делов-то. А если всё получится, поздно будет на попятную идти. Придётся брать его, допрашивать, судить. Ферштейн? Ты знаешь, чей он сынок?

– Знаю, – киваю я.

– Ну вот. Сам понимать должен. Начальство даст по шапке. Не разрешат, в общем, по Каховскому работать. А про тебя и знать никто не будет.

– Да ладно, не разрешат. У нас неприкасаемых нет.

– Это точно, но круговая порука в некоторых местах ещё встречается. Отдельные, так сказать, недостатки. Вот этот порочный круг мы с тобой и порвём.

– А дядя Гена крокодил? Вы ему доверяете что ли? – поднимаю я бровь.

– Это кто ещё такой? А, Рыбкин что ли? – он смеётся. – Не боись, этот крепко у меня на крючке сидит.

Ну смотри, тебе виднее…

– А вдруг я вам Каху приведу, а вы меня, всё равно, преследовать продолжите?

– Слово милиционера.

– Не пойдёт, – говорю я. – Обстоятельства бывают сильнее слова. Думайте над гарантиями. А вообще, сразу бы объяснили, что к чему, можно и без казематов обойтись было.

– Да как без казематов? Неубедительно было бы. А я эту убедительность, ужас как люблю.

Мы ещё немного беседуем, и я выхожу из отделения. Блин. Вот же угораздило. С другой стороны… С другой стороны, с Кахой по-любому надо что-то делать, я всё равно хотел. Только я хотел его просто отмудохать, а тут целая операция, за время которой он сам может до меня добраться. А так ещё и родная милиция поможет. Только слишком на их помощь не стоит рассчитывать. Ну, так я и сам мент, вообще-то.

Я прохожу мимо «Буревестника», магазина спорт-товаров и останавливаюсь, глядя на интернат. Он стоит чуть в глубине, в стороне от дороги. Обычное здание из красного кирпича… Трыня, похоже, может мне пригодиться. Надо его выцепить как-то… Ладно. Подумаю, торопиться не буду.

Когда подхожу к дому, встречаю Рыбкина.

– О, Егорий! Ну что, поговорили? – интересуется он.

Дядя Гена съел пургена.

– С кем? – простодушно спрашиваю я.

– Ну с капитаном, с кем ещё?

– А, с капитаном? Да, поговорили.

– Ну?

– Дядь Ген, давайте без Егория, ладно? Предупредил же.

– Смотри-ка, предупредил он. Договорились с капитаном-то?

– О чём? Подписал всё, как вы и сказали, и всё, аля-улю. Я пойду, ладно? Там мама ждёт.

Она действительно ждёт.

– Ты куда запропастился с утра пораньше? Я думала, ты спать будешь, а тебя и след простыл.

– Гулял по спящему городу. Везде пусто, красота прямо.

– Что-то ты всё гуляешь и гуляешь, лучше бы примеры решал.

– А ты в больницу звонила? – спрашиваю я.

– Да. Перевели родителя твоего в обычную палату, вроде всё нормально. Передачи пока нельзя. Иди обедай. Сам только курицу подогрей. Салаты ещё. Представляешь, я же сырный вчера на стол не выставила, с чесноком и майонезом. Совсем уже ку-ку, мама твоя. Ку-ку, мой мальчик! Как в мультфильме.

Я приступаю к трапезе.

– Тебя тут все обыскались уже.

– Да? – удивляюсь я. – И кто же это?

– Серёжа звонил, вернее, оба, и Бельков тоже. Потом приходила Наташа Рыбкина. Она тоже, говорит, так перепугалась вчера, бедная девочка. Кто ещё? Беспризорник твой приходил.

– Ты его угостила чем-нибудь?

– Дала мандаринку.

– Понятно.

– Ну и Юрий Платонович звонил, просил перезвонить.

– Ясно, мам, спасибо.

Я быстро ем, мою за собой посуду и бегу звонить Большаку.

– Юрий Платонович, здравствуйте. Это Егор.

– Привет, Егор, с Новым годом тебя.

– И вас тоже. Смотрели вчера хоккей?

Он хрипло смеётся в трубку:

– Смотрел, конечно. Как тебе удалось? Все мои друзья сделали ставку на ЦСКА.

– А вы?

– На канадцев, конечно, ты же меня предупредил, – продолжает смеяться он.

– Ну вот, поздравляю. Сколько выиграли?

– Шестьдесят копеек.

– Большой куш, – говорю я с иронией.

– Точно. Слушай, а ты можешь ко мне домой прийти?

– Могу, конечно, – сразу отвечаю я. – Когда?

– Да хоть сейчас, пока выходной, а то завтра на работу собираюсь, хоть и на больничном ещё.

– Хорошо. Мне минут тридцать нужно.

– Да хоть сколько, я никуда не тороплюсь. До завтра дома буду.

Поговорив с Большаком, я иду к шкафу. Хочу одеться поприличнее.

– Мам, я к Юрию Платоновичу схожу, он меня позвал. Чего бы мне одеть, как думаешь?

– На-день, – она выделяет ударением «на» – вельветовые брюки и тонкий красный свитер. Будет вполне прилично.

Я вытаскиваю из шкафа нужные вещи.

– Я знаю, – говорю я, – что на-девать. Оговорился просто, а ты уж сразу.

– За своей речью нужно следить, – наставляет она.

– А Наташка чего хотела? Неужели математикой заниматься?

– А вот надо было, но нет. Она пошла к кому-то в гости, хотела тебя позвать с собой.

– Понятно… Слушай, а ты не против, если я Платонычу папину бутылку отнесу? Папе сейчас всё равно нельзя, а Большаку, может, приятно будет. Он же нам вон какой набор подсуропил.

– Возьми, конечно.

Я мчусь к Юрию Платоновичу на всех парах. И это далеко не только от того, что соскучился. Я, конечно, хочу выяснить про возможный источник нетрудовых доходов, про спортивный тотализатор. Да-да, мент скатился, как там Гена-пургена говорил, туда, где сыро и тепло, но это согласно моему кодексу, вовсе не преступление.

Бегу я к нему ещё и потому, что оказавшийся в центре моего внимания Каха, живёт ровнёхонько напротив него,