В любом случае мы в ловушке.

Я услышал за дверью голоса: сначала голос монаха, а потом другой, более настойчивый, требовательный.

— Думай о чем-нибудь другом! — шепнул я Элизабетте.

— Не могу!

— Можешь! — Я лихорадочно пытался вспомнить что-нибудь веселое, чтобы отвлечь ее от происходящего. — Помнишь, как однажды в Переле мы сбежали из дому и отправились собирать ягоды в тот лесок, что вниз по реке? У вас тогда с Россаной было полно всякого шитья, а нам с Паоло надо было еще почистить сбрую и натереть седла воском, но в тот послеобеденный час было так жарко, что родители уснули, а мы сбежали и пошли на речку. Помнишь?

— Вроде бы, — прошептала она.

— То был один из последних теплых дней осени, — продолжал я, — и мы сначала пробрались к конюшням, а потом выбрались из крепости и помчались в поля. Помнишь? Должна помнить!

— Да, — прошептала она.

— И мы нашли полянку, полную ягод. Это ты показала нам ее. И вы с Россаной набрали полные фартуки ягод. И нам пришлось их съесть, потому что мы не могли принести их домой. Ведь тогда все узнали бы, что мы сбежали по ягоды, вместо того чтобы заниматься своими обязанностями. Мы так измазались ягодами, что губы у нас были совсем лиловые, я намочил в реке какую-то тряпицу, и мы стали оттирать друг другу лица…

— Да, помню!

— Тогда думай об этом. Только об этом. И ни о чем другом.

Мы услышали, как громко, со скрипом отодвигается щеколда.

Священник нарочно предупреждал нас соблюдать тишину.

Я надеялся, что Паоло и Россана прислушивались к моему разговору с Элизабеттой. Особенно Паоло. Я так боялся, что внезапно он вскочит с отцовским мечом в руке. Но воспоминания о том дне в Переле могли бы отвлечь их и немного успокоить.

Мне тут же вспомнилась Россана на той поляне, усыпанной блестящими ягодами. Платок сбился у нее с головы, и распущенные волосы запутались в кустах ежевики. Она пыталась высвободиться, но напрасно. И тогда она попросила меня помочь ей.

Мне живо вспомнилось то время. Как Россана невинно кокетничала, как смеялась над своим затруднительным положением, как я смущался оттого, что оказался в такой близи с девочкой, каким ослепительно ярким было солнце, каким ласковым было тепло, разлитое по поляне, какими шелковыми ее волосы в моих пальцах… Это было перед самым праздником Рождества Богородицы.

В тот вечер я рассказывал семье о пышных празднествах, которые устраиваются в этот праздник в больших городах, о процессиях на улицах, о танцах и о спектаклях, которые можно смотреть и в которых можно участвовать. Тогда их родители решили, что и у них должен быть свой маленький карнавал. Для праздничного стола был зарезан поросенок, а во дворе устроены игры. Девочки нарядились в костюмы, какие носят уроженки этих краев, и танцевали народные танцы.

Потом мы рассказывали разные истории, хозяин играл на флейте и пел, потом…

Дверь распахнулась.

Лежа под простыней, я схватился за кинжал.

— Что это за комната, монах?

Я открыл глаза. Сквозь тонкую простыню просвечивали очертания человека, стоявшего в дверном проеме.

Из-за его спины послышался ледяной голос отца Бенедикта:

— Как видите, это тоже покойницкая.

— Какими такими непотребными делами ты тут занимаешься, раз держишь этих мертвяков за запертой дверью?

— Наверное, вы наслушались сказок о колдовстве и некромантии! Это монастырь, а при нем — госпиталь, больница, в которой наши братья ухаживают за больными. Заверяю вас, в этих стенах не происходит ничего непотребного.

— Но почему тогда эти мертвяки лежат здесь, а не вместе с другими?

— Мы ждем специальных распоряжений относительно их погребения.

— Каких таких специальных распоряжений?

Топот кованых сапог свидетельствовал о том, что их обладатель вошел в комнату. У меня ком встал в горле. Я открыл рот, чтобы делать вдох. Священник кашлянул.

Послышалось шуршание. Должно быть, вошедший стянул простыню с ближайшего к нему тела.

— Эта баба одета как крестьянка, а не как знатная дама! — объявил он. — Поэтому для нее не может быть каких-то особых, «специальных» распоряжений. Почему этих людей держат отдельно? Мертвяков хоронят в течение трех дней после смерти! Таков закон!

— По приказу самого Чезаре Борджа мы пока их не хороним. Мы ждем. Ждем добровольцев, которые их похоронят. — Вдруг тон отца Бенедикта изменился. — Советую вам не продолжать расследование, касающееся этих злосчастных людей, — весомо заметил он.

— Но все-таки почему ты прячешь их здесь?

— Помещение маленькое. Вы все видите — и под столами, и вокруг. Здесь только мертвые люди.

— Подойди сюда и покажи сам!

— Я никогда не вхожу в эту комнату без крайней необходимости. Вижу, на вас перчатки. Это хорошо! Ведь вы уже почти дотронулись до мертвого тела.

В голосе вошедшего послышалось сомнение:

— Что ты имеешь в виду? И почему застыл у двери?

— Не стоит долго задерживаться в этом помещении, — медленно произнес священник. — Болезнь, унесшая этих людей, была такого свойства, что я не хочу дышать воздухом, в котором они лежат, дольше самого необходимого минимума.

— Болезнь? Что за болезнь? Отчего они подохли?

— Бедные души! Эти люди пали жертвой настоящего бедствия рода человеческого, — спокойным, ровным тоном продолжал отец Бенедикт. — Их всех ждала ужасная смерть. Все они — жертвы страшной чумы.

Вошедший громко вскрикнул и отскочил назад. Следующие слова он пробормотал, зажимая рот рукой:

— Так значит, здесь свирепствует чума?

— К несчастью, да. Нам было послано это бедствие. Но молитвами и искуплением вины мы можем принять наши страдания…

— Прочь от меня, поп! Ты тоже заразен! Ты должен был поставить в известность власти!

— О, я сделал это! Сразу известил городской магистрат, как положено! Но ваш собственный командующий Чезаре Борджа приказал скрывать этот факт от всех. Личным приказом он запретил публичное упоминание о вспышке чумы. Он не хочет, чтобы началась всеобщая паника, пока он ведет свою кампанию. Ведь иначе дороги заполнятся потоками беженцев, а он хочет, чтобы они были свободны для стремительного перемещения его войск. Нам приказали держать мертвецов в отдельных запертых помещениях и хоронить тайно, среди ночи, вдали от городских стен. И никому не говорить об эпидемии. Хорошо бы и вы подчинились этому приказу.

— Скорее закрой эту дверь!

— Буду только рад сделать это.

Дверь с шумом захлопнулась. Потом послышался скрежет щеколды. И удаляющиеся шаги.