Пока я судила да рядила, Азамат от меня улизнул, зато я услышала, как кто-то кому-то сказал, что Алтонгирел проснулся. Всё-всё, ухожу. У меня в каюте ещё куча работы.

Ну, что сказать, рубашка получилась. Не то чтобы прям атас, но правдоподобно. Во всяком случае, симметрично. И на вид всё на своих местах, а то с меня станется длину с шириной перепутать. По идее, пора идти дарить.

Но что-то как-то стрёмно. А вдруг он решит, что я издеваюсь? Или – может, ему не понравится, но из уважения ко мне он всё равно будет носить и тихо меня ненавидеть? Да ладно, мне уж тут осталось три дня прожить. Потерпит, в крайнем случае, а потом я исчезну, и можно будет расслабиться. Алтонгирел вон не больно-то носит свою коллекцию подарков.

На нервной почве тяну время, раскладываю и складываю своё произведение то так, то эдак. В итоге решаю всё-таки вышить воротник и манжеты, благо совсем недавно тренировалась это делать машинкой.

Как ни странно, это тоже выходит вполне прилично: чёрным по тёмно-зелёному, почти не видно, а так, в отражённом свете отблёскивает. Изящненько так. Ну ладно, хватит теребить шов, прими уже валерьянки, сложи изделие аккуратно – и вперёд.

На подходе к каюте слышу раздражённые голоса. Ну конечно, вот именно сейчас у него кто-то есть! Надолго, интересно?

Подхожу поближе. Раз замок сломан, то и звукоизоляции никакой, вот и слышно так хорошо. Но кто же мог оказаться у Азамата в самый неподходящий момент, как не Алтонгирел?! Спать ему, видите ли, необязательно, а вот с капитаном скандалить – просто как воздух необходимо! Я так злюсь, что забываю обо всяких приличиях: встаю у двери, прижимая рубашку к груди угрожающе сложенными руками – и жду, пока Азамат освободится. Очередь – так в очередь!

Орут они по-муданжски, конечно, и я поначалу даже не прислушиваюсь, и так знаю, что ничего не пойму толком, только расстроюсь. Но потом кое-что привлекает моё внимание.

– Ты хочешь знать, чего я боюсь?! – кипятится Алтонгирел, и я прямо вижу, как он плюётся, когда это говорит. – Тебе прямым текстом сказать? Намёков уже не понимаешь?

Азамат что-то невнятно бурчит в ответ, и духовник прямо-таки взрывается:

– Я боюсь, что она украдёт у тебя душу! И мы оба знаем, что на этом тебе придёт конец! Она улетит на свою Землю через три дня и забудет твоё имя, а ты уже никогда – никогда! – не будешь счастлив!

Я слегка прирастаю к стене, изо всех сил вслушиваясь в ответ Азамата.

– А тебе не приходит в голову, что это могло уже случиться? – говорит он довольно тихо. Дальше я слышу только сбивчивое дыхание, видимо, Алтонгирела.

– Я надеялся, – произносит он медленно, – это предотвратить. Если бы ты был благоразумнее...

– Куда уж благоразумнее! – громыхает Азамат, у которого, похоже, кончилось всякое терпение. – Я был благоразумен всю жизнь, и за это теперь ты хочешь испоганить последние три дня, что у меня есть с ней? Я был несчастлив пятнадцать лет! Когда она уйдёт, больше ничего не будет, но я имею право быть несчастным на своих собственных условиях!

Наступает та самая звенящая тишина, когда внезапное отсутствие звука вызывает болезненное ощущение нехватки. Больше всего я боюсь, что сейчас Алтонгирел выскочит оттуда, хлопнув дверью, как это за ним водится, а я тут стою, и на лице у меня крупными муданжскими буквами написано, что я всё слышала. Надо взять себя в руки и что-то сделать. Но если я убегу и запрусь у себя, они тоже всё поймут. И Азамат расстроится... Да господи, что я ни сделай теперь, он всё равно расстроится! Разве только... надо подарить ему рубашку.

Внезапно я просто чувствую, как что-то вроде судьбы берёт меня за плечи стальными пальцами и приказывает: подари ему рубашку. Лучше прямо сейчас. Ещё лучше – на глазах у Алтонгирела, если не всей команды. Иди.

Дальше, видимо, кто-то думает за меня, потому что я бы ни за что не догадалась отойти до угла, а потом подойти обратно, громко топая, чтобы они там меня слышали. И вот я стучу в дверь. Не знаю, что отражается у меня на лице, но надеюсь, что это ни к чему не обязывающая улыбка. Рубашку я пока прячу за спиной.

Азамат открывает дверь, его собственное лицо ничего особенного не выражает. Не примерещился ли мне их разговор?

– Лиза... – произносит он несколько растерянно. – Вы же знаете, что дверь не заперта.

– Ну, неудобно как-то без стука входить, – говорю я слегка сдавленным голосом, который стараюсь обратить в этакую кокетливую детскость. Тут я как бы впервые замечаю Алтонгирела, который стоит у иллюминатора спиной ко мне и делает вид, что меня нет. – Ой, привет, – говорю я его спине, а потом снова поворачиваюсь к Азамату: – Я не помешала?

– Нет-нет, заходите, – он отстраняется, и я вхожу. Впрочем, далеко от двери я не отхожу, потому что боюсь, что Алтонгирел выскочит, а руководящей мной сверхъестественной силе он зачем-то нужен здесь.

– Азамат, – начинаю я, чувствуя, как улыбка на моём лице становится шире не совсем согласно моим желаниям, – у меня для тебя небольшой подарок.

– Подарок? – озадаченно повторяет он, кидая быстрый взгляд в сторону Алтонгирела.

– Да, – киваю я для пущей убедительности. – Это, конечно, пустяк, но мне хотелось как-то тебя поблагодарить за то, что ты всё время ко мне так добр.

Не знаю, как я всё это выговорила, не запнувшись. Но дальше тянуть нечего, я вынимаю из-за спины заветную вещицу и вручаю по назначению.

Вот теперь мне очень хочется убежать. Потому что он ведь будет восхищаться и благодарить, а мне будет стыдно – не знаю точно, почему, но обязательно будет. Теперь я тоже кошусь на Алтонгирела, который оторвался от созерцания заснеженных муданжских просторов и с выражением лёгкого ужаса на лице смотрит, как Азамат разворачивает мой подарок. Вместо того, чтобы убежать, я протягиваю руку к выключателю и прибавляю свет посильнее – то ли чтобы Азамату было лучше видно продукт моих усилий, то ли чтобы мне самой было лучше видно Азамата.

Мне кажется, руки его плохо слушаются – или он просто никак не может поверить, что это такое я ему дала. Некстати вспоминаются английские сказки про домовых. Вот сейчас поймёт, что это одежда, и исчезнет, отпущенный на свободу. И останусь я тут с Алтонгирелом у разбитого корыта.

Наконец он убеждается, что это рубашка, и воззряется на неё так, как, наверное, Моисей смотрел на скрижали. А потом переводит этот кошмарный, исполненный священного трепета взгляд на меня, и мне кажется, что от этого взгляда расстояние между нами внезапно растягивается на несколько миллионов световых лет, как будто мы смотрим друг на друга через пространственный туннель.

– Н-нравится? – выдавливаю я с таким чувством, будто этот писк выдернет меня из-под стремительно мчащегося товарняка.

– Да, – говорит он, почти не выдыхая. – Да, конечно, Лиза, спасибо...

Плотину прорвало, и экзистенциальный момент утонул. Я вздыхаю с облегчением. Азамат всё продолжает меня благодарить, я почти не слушаю, но дружелюбно улыбаюсь. Украдкой кошусь на духовника: он напоминает не особенно наделённую интеллектом крупную рыбу. Покажи крючок – проглотит.