Продолжительные аплодисменты заглушили окончание речи.

На экране снова появился Коппел.

– Паркер Деннис находится в Сент-Луисе и после выпуска новостей мы увидим его репортаж.

У Дрискилла разболелась голова. Вот оно, падение второго ботинка. Вот что предсказывал Ласалл. Шерм Тейлор, героический генерал, бывший президент, взялся поддерживать демократов, лишь бы пригвоздить Боннера… Но как все будет разыгрываться? Прислушаются ли демократы к мнению бывшего республиканского президента? Пойдут ли за ним республиканцы?

Из Сент-Луиса вышел на связь Паркер Деннис, и Коптел спросил, что, по его мнению, все это значит.

– Ну, Тед, я говорил с генералом Тейлором, и он сообщил, что собирается завтра вылететь в Миннеаполис на митинг Хэзлитта в Метродоме. Сказал, что будет на трибуне вместе с Хэзлиттом и даже обратится к собравшимся, которых ожидается около пятидесяти тысяч. После этого он останется с Хэзлиттом до самого съезда. Мне представляется, что стратегия этого двухпартийного единения состоит в том, чтобы отобрать у Боннера абсолютный центр партии, постоянно склоняющийся вправо. Если им удастся оттеснить Боннера влево или показать, что он ведет игру «я тоже», то они могут ожидать, что на съезде в Чикаго от него отвернутся многие делегаты. Надо подождать развития событий, Тед.

Паркер с Тедом продолжали говорить, но все существенное было уже сказано.

Дрискилл выключил лампочку над кроватью и телевизор и улегся, прислушиваясь к шуму дождя и удивляясь, какого дурака он свалял. Тереза Роуэн его предупредила: для президента важно одно – попасть на второй срок. Ради пользы кандидата можно пожертвовать кем угодно.

Черт, как же она была права!

Заснуть снова оказалось трудно. Дрю умер, Тарлоу погиб в Айове, Тейлор переметнулся к демократам, поддерживая Хэзлитта… Кто-то ему звонил из Айовы. И не из Сентс-Реста ли?

Над Дюпон-серкл раскатывался гром, окно осветилось вспышкой молнии, дождь лил ручьями, и он наконец стал засыпать.

Что же творится, черт возьми?

Окна изнутри отпотели, дождь лил по стеклам, воскресные пассажиры уже в начале дня выглядели замученными – вот все, что заметил Дрискилл, откидываясь в кресле взлетающего самолета и оставляя внизу уменьшающийся на глазах Вашингтон.

Приткнувшись к окну, он начал прорабатывать «Нью-Йорк таймс». Версии происшествий, участником которых был он сам, сбивали с толку.

Дрискилл сложил газету и решился взглянуть в лицо событиям, поглотившим его после приезда в Вашингтон – меньше суток назад. Президент попросил вернуться в Нью-Йорк и принять бразды правления в конторе Баскомба. Вернуться в Нью-Йорк и постараться свести к минимуму ущерб, проистекавший из связи Саммерхэйза и Тарлоу с фирмой, а следовательно, с Демократической партией и с Белым домом. Так будет лучше – с точки зрения президента. Дрискилл не путается под ногами и занят делом – по сути, не особенно важным. Если старина Бен понадобится, мы всегда успеем ввести его в игру.

Беда в том, что президент не желает играть с ним в открытую. Он вызвал Дрискилла в Вашингтон из-за смерти Дрю, но едва Бен оказался под рукой, все принялись твердить ему, будто это он вздумал скрывать факты. Чем больше Бен об этом вспоминал, тем больше злился. Он ведь знал, что в Вашингтоне никому нельзя подставлять спину. Тереза Роуэн могла бы и не предупреждать. Но вот Чарли… он никогда не думал, что Чарли может его подставить, как только ему понадобится мальчик для битья.

И еще Чарли скрыл от него смерть Хэйза Тарлоу.

А Дрискилл за эти годы успел полюбить Тарлоу. Тот служил кем-то вроде уборщика на свалке политического мусора. Старый вояка, готовый на любое приключение, не боящийся срезать углы ради доброго дела. Хэйз был боец, человек старой школы, из тех, кто рискует всем ради своего суверена. Когда-то Британская империя рождала таких вагонами. Такие люди заслуживают преданности, и, посещая поля былых сражений, вы отдаете дань уважения таким людям, упоминавшимся в депешах с передовой, и, черт возьми, таких людей, как Хэйз Тарлоу, вспоминаешь, когда мимо проносят флаг.

За время полета до Ла-Гуардиа Бен пришел к некоторым выводам. Если президенту не понравятся последствия, пусть вспомнит, как сам вывел Бена Дрискилла из игры.

«Бьюик» он подобрал на стоянке у вокзала Пенн, там, где оставил, и, вернувшись в дом, звеневший пустотой, побросав в сумку кое-какую одежду, выехал на север по Вест-сайд, потом вдоль Гудзона, через красивые, как игрушечки, городки вроде Доббс-Ферри и Тарритауна. Ему полегчало.

Мысли блуждали теперь по другим коридорам, заскакивали в другие комнаты и в другие города. Он вспоминал Хэйза Тарлоу. Тот был личностью, во всех смыслах этого слова. Хэйз Тарлоу сотворил себя сам, не хуже иного романа, а может, и лучше. Он словно вылепил себя из дыма и тени, достал из пустоты, как фокусник на сцене. Он мастерски играл в театре одного актера, и вам нравилось проводить с ним время, казалось, что вы соприкоснулись с чем-то настоящим, а позже вы обнаруживали, что это и в самом деле так. Его рассказы о прошлом никогда не повторялись, а выяснить, какая из версий ближе к истине, вы не могли, потому что все его дела были тайными, подковерными, приказы отдавались шепотом и нигде не записывались. Ни один из его рассказов не стыковался ни с чем другим. Но в них чувствовалась правда.

Он в свое время выполнял много необычных заданий, так или иначе, во благо своей страны.

– Немножко не из тех дел, в каких когда-нибудь признаются, Бен, – сказал он как-то вечером в баре Томми Мэйкема на Восточной Пятьдесят седьмой. – Если уж обращаются к последнему из Тарлоу, значит, пароль – все отрицать. Я живу в мире сумерек, честное слово. Страна Всеотрицай, где ты полагаешься только на себя, ровно на краю Бездонной Ямы. Ты за меня не беспокойся, Бен. Мне это нравится. Если я провалюсь, это мои проблемы, и ребята могут тогда выпить за упокой Хэйза Тарлоу.

Тот разговор у Томми Мэйкема случился три года назад. Хэйз, как всегда, объявился невесть откуда и, позвонив в контору, потребовал, чтобы Дрискилл зашел к Мэйкему. Ему хотелось в компании Дрискилла обмыть их личную связь со свежеизбранным президентом.

Они забрались в темную кабинку и пили кружку за кружкой, перебирая за пивом боевые перипетии прошедшей кампании. Тарлоу был занят, раскапывал грязь на кого-то с той стороны, когда выплыла новость, что Боннеру однажды чуть не предъявили обвинение в избиении первой жены. Ключевым словом было «чуть», поскольку та женщина попросту старалась очернить его репутацию. Боннер, тогда молодой конгрессмен от Вермонта, которому оставалось еще несколько лет до губернаторства, сумел отбиться и готов был отбиваться снова, почти тридцать лет спустя, упрямо пробивая себе дорогу к Белому дому. В тот раз Хэйз Тарлоу раздобыл обвинение в приставании к малолетним против главы администрации тогдашнего президента, и фальшивку с избиением жены благополучно похоронили. Как выяснилось, никто на самом деле ни к кому не приставал, но к тому времени, как «Тайм», «Пост», «Хард копи», «Каррент эффейр» и «Крайний срок» оставили бедолагу в покое, тот уже отправился домой в Калифорнию, а Боннер был избран. А оппозиция зарубила на носу, что с хозяином Хэйза Тарлоу лучше не шутить. Это была самая жестокая из жестоких игр – любимая забава Тарлоу.