Я промолчал, докурил сигарету и бросил окурок в грязь на полу.

— Вам больше нечего сказать?

Я покачал головой.

— Хорошо.

Он встал и вышел из комнаты.

Я почувствовал руку на плече.

Проснулся я совершенно больным и разбитым. Лежа на койке в своей камере, я беспомощно наблюдал, как в хаотическом танце проходят мимо меня мои мысли, подобно участникам ночного пьяного маскарада на палубе тонущего судна.

В конце концов я не выдержал, застонал, — и оркестр в голове умолк… Я перевернулся и положил ладонь на лоб. Как выяснилось потом, совершил ошибку.

Очнувшись окончательно, сделал глоток воды. Попытался привести себя в порядок, насколько это было возможно. Запах в камере был отвратительным, и чувствовал я себя мерзко. Подошел к окну, посмотрел на улицу, пытаясь определить, сколько сейчас времени. У окна воздух был посвежее, хотя день обещал стать жарким и становился таким с каждой минутой.

Я пересмотрел свое отношение к вынужденным признаниям. Похоже, готовность признаться во всем не являлась нужным ответом. От меня хотели услышать показания, которые можно было проверить быстро и на местном уровне. Если я собирался их обмануть, следовало придумать достаточно убедительную историю. Я придумал было вариант, в соответствии с которым я проник в дом, похитил документы неизвестного мне содержания и переслал их человеку, скажем, в Сантьяго, в Чили. Нет, не годится. Даже если мне поверят, я окажусь в настоящей тюрьме. Я ничего не знал об используемой в данной стране системе исполнения наказаний и был согласен углубить свои знания по этому вопросу, только оказавшись в Публичной библиотеке Нью-Йорка.

Если это действительно полицейские, то они обязаны были сообщить о нашем задержании в Государственный департамент. Кто-то уже должен был приехать оттуда и поговорить со мной. Если это не полицейские, то основания получить то, что якобы украдено из сейфа Эмиля, у них, несомненно, незаконны. И если это так, то мой ничем не подтвержденный рассказ мог оказаться причиной моего перемещения в место похуже тюрьмы.

Как бы то ни было, они хотели все выяснить очень быстро.

Судя по всему, Эмиль Бретан имел отношение к финансовым операциям своего покойного брата, и я подозревал, что его исчезновение имело отношение к тому, что незаконный характер этих операций стал известен сильным мира сего. Безопасность Эмиля и слишком рьяное расследование данного дела, судя по всему, были связаны с пропажей трех миллионов.

А это означало, что я не мог сказать ничего, что оправдало бы меня, да и Мария находилась со мной в одном каноэ, вернее, в одном и том же вонючем потоке, и ей, как и мне, оставалось только провожать взглядом одно-единственное уплывающее от нас весло.

Я проклял Коллинза в тысячный раз, потому что сомневался, что он мне поможет, и решил совершить попытку бегства. Причем совершить ее следовало очень быстро. Еще несколько подобных допросов, и я не смогу убежать, даже если все двери будут распахнуты настежь.

Я осмотрел решетки на окне и убедился, что закреплены они достаточно прочно. Стены камеры были из камня, потолок недоступен, доски пола надежно приколочены. Оставалась только дверь…

Мне требовалось оружие. Может быть, отломать ножку койки?..

Я попробовал все ножки и выбрал одну, которую мог оторвать достаточно легко.

Если я сумею открыть замок, скажем, глубокой ночью, может быть, мне удастся застать кого-нибудь врасплох. Нужно найти пистолет. У охранников я никакого оружия не видел, но это не означало, что его не было в доме. К сожалению, я понятия не имел, сколько людей находилось в здании.

Через некоторое время мне принесли какую-то похлебку и ломтик хлеба. Как всегда, один охранник вошел в камеру, другой остался у двери. Охранники были те же, кто вчера меня обрабатывал. Мы не обменялись друг с другом ни единым словом.

Я растянулся на койке и стал наблюдать, как паук плетет паутину на окне. Потом я уснул.

Меня разбудили, но не ради обеда, а для повторения пройденного.

Вопросы были такими же, как и мои ответы. Сигареты на этот раз я не получил, зато мне удавалось терять сознание быстрее, чем во время предыдущих допросов. Один из охранников предупредил меня, что завтра я так легко не отделаюсь. Я ему поверил.

Снова на койке. Темнота вокруг и боль внутри.

Нужно что-то делать, причем этой же ночью.

Увы, я не мог даже пошевелиться.

Несколько раз, как мне казалось, я засыпал.

Потом почувствовал некоторый прилив сил и заставил мышцы тела двигаться.

Они, немного запротестовав, подчинились. Я проснулся окончательно, сел на край койки и выпил воды, исключительно противной на вкус.

Встал и достал из-за плинтуса проволочки.

Посмотрел в небольшую дыру на уровне глаз и убедился, что в коридоре никого нет. Слева, в нескольких ярдах, разглядел лампочку малой мощности. Опустился на колени и занялся замком.

Один раз меня отвлекли от работы приближающиеся шаги, и я был вынужден вернуться на койку. Как оказалось, кто-то просто решил прогуляться по коридору. Шаги приблизились, остановились и удалились.

Я снова принялся колдовать над замком. Проклятые проволочки были слишком мягкими. Капли пота выступили на лбу, начали донимать какие-то насекомые. Наконец замок тихо щелкнул.

Я вернулся на койку, чтобы проверить, не привлек ли кого-нибудь этот показавшийся мне еле слышным звук. Минут через пять — десять решил, что не привлек.

Засунув туфли в карман брюк, вернулся к двери и проверил коридор. Никого.

Оторвал ножку от койки, сжал ее в правой руке и осторожно открыл дверь. Выйдя из камеры, закрыл за собой дверь и пошел по коридору.

Прошел мимо нескольких дверей со смотровыми глазками, такими же, как на двери моей камеры. Заглянул в каждый глазок. В двух камерах увидел спящих людей. В третьей, как мне показалось, лежала Мария.

Прошел мимо комнаты для допросов, темной и пустой, с открытой дверью.

Ничто не нарушало тишины, и я воспринял это как хороший знак. Я понятия не имел относительно времени, но полагал, что сейчас глубокая ночь. Я направился к комнате, в которой меня допрашивали в первый раз. Если дежурных там двое, то будет слышно, как они разговаривают. Впрочем, их может быть и больше, но они могут и не разговаривать, а читать газеты или просто спать.

Я подошел к двери. Она оказалась открытой, свет, вырывавшийся из нее, озарял коридор. Футах в двадцати пяти я увидел входную дверь. По стенке коридора я прокрался к озаренному светом месту. Остановился и прислушался.

Прошло, как мне показалось, минут десять. Услышал какие-то звуки, вздохи, шорох спички, отрыжку, шелест бумаги, скрип стула. Медленно переместил свой вес, приготовился ворваться и начать наносить удары.