– Ненавижу этот мир… – процедила Олеся. – Паучата мерзкие… В стране бардак, народ дохнет с голодухи, а каждый член при власти норовит утянуть у народа последние крохи… А подпевалы подлизывают, на стреме стоят… Презираю свою работу. Каждый день перед глазами – сытые рожи, лебезящие начальники ЖКХ, ЖЭУ, снабженцы, дворники… Суетятся, делают вид, будто все в работе, хотя на деле развалили даже то, что имели. И все им мало – дай, дай… Серость, ребята, серость нами правит…

– Аннулируем, – Брянцев сжал кулаки. – Придет час – аннулируем всю эту мразь и серятину. Пусть полгода еще, год… А там разберемся. Каждому свой сектор определим, свой участок… – глаза мирного на вид парня зажглись каким-то потусторонним зеленым светом. – Я буду царь и бог на своей земле. Я сам решу, кого миловать, кого в расход. Нам бы малость подготовки, малость знаний, а там… – Брянцев изобразил в воздухе петлю и затянул ее на собственном горле.

– На себе не показывай, – предостерег Шарапов, выцеживая из бутылки последние капли спиртного. – А я считаю, что знаний у нас предостаточно. Не хватает решимости. Ложная гуманность, псевдостыд, боязливость – вот они, бичи. Позапрошлой весной «на школе» поставили предо мной двух бродяг, АКС под ляжку – стреляй, парень… Каюсь, ребята, не смог. Не осилил. Понимаю, никакие они не люди, отбросы, а вот не смог… Сержант озверел: десять кэмэ – по скалам, по торфянику с полной выкладкой! Пробежал, не сдох. Автомат под ляжку – стреляй… А те вроде как живые, шевелятся, глазами лупают. Зажмурился, пальнул… и, не поверите, легче стало. А вы говорите, знания, подготовка…

– Вот и я когда еду – мандражирую, – Терех исподлобья обвел глазами тесно сидящую аудиторию, как бы предлагая присоединиться, помандражировать. – Волнительная, мать ее в душу, процедура. Как на исповедь к священнику… Очищаешься, силу свою чувствуешь. Сутки поработал – гора с плеч… И особо здорово, что ты не один, – обжигающий взгляд вдруг вперился в меня. В зеленых глазах заплясали черти. – Они же насекомые, весь мир – насекомые… и ты год среди них копошишься – покуда вызов не придет. А придет – постигаешь: не один ты… Верно я говорю, Нина?

– А меня еще в школе привлекли, – спас меня от крупной дрожи Зарецкий. – Преподаватель достался – золотой человек – Илья Антонович Квашин. Он-то мне и открыл глаза – на мир, на нас с вами… Я в любимчиках у него ходил: в техкружок он меня определил, личной библиотекой разрешил пользоваться. Я в четырнадцать наизусть цитировал Ницше, в пятнадцать – Макиавелли, в шестнадцать – еще перестройка «меченого» не затеялась – знал азы про ЭВМ, персональный комп имел, хотя никто в ту пору и не знал, что это за хрень такая…

– Все мы чьи-то ученики, все мы учились понемногу, – решилась и я на монолог. Деваться некуда. Смотрящий исподлобья Терех крупно нервировал. Неужели почуял неладное? Я покрывалась мурашками. Выхода не было – хочешь не хочешь, а веди себя на равных с этими представителями «тьмы». – У всех у нас были свои златые учителя, кто скажет, что нет? Но к каждому ведь не приставишь гуру, верно? Вот и растут поколения тупых, чванливых, трусливых, жадных, так и норовящих втихую оттяпать кусок от пирога, да сожрать, пока другие не отняли… И НПФ им не урок – уж на что постреляли, посажали, на Колыме сгноили… Нет, опять ушки торчат у нуворишей новоявленных… Я их пуще прочих ненавижу. Плакался давеча один сукин деятель из финансовой службы. «Ты знаешь, Нинок, – говорит, – во Внешторгбанке моду завели. В день позволяют снимать со счета не больше тысячи долларов! Вот тысяча и ни центика свыше. Какой беспредел! Какое ущемление прав личности! Чубайса на них нет!..» – «Ага, – говорю, – и креста с Христом на них нет. Ты уж, – говорю, – Иван Петрович, потерпи, не трать шибко, глядишь, на денек и хватит. А завтра новую штуку сымешь». А у самой кулаки чешутся. Такая мразь, от горшка два вершка, а ведь наворовал где-то… И объяснять ему бесполезно, два полюса, диалог глухих… Те, которые черви, – они безвредны, они слепы. Но эти… Этих богатеньких нужно выдирать в первую очередь. Их деньги не работают на страну, а должны работать. Иначе вся наша деятельность, извините, ребята, псу под хвост…

Я перевела дух. «А ведь так и самой недолго поверить в свой же треп», – мелькнула смешная мысль. Я почти поверила. Без гипноза.

Самое время распушить перья и ляпнуть что-нибудь похлеще, этакое авангардно окрашенное. Я собралась с мыслями (если собраться, у меня этих мыслей пруд пруди – как-никак писательница, не доярка).

– Эй, слышь, па-апутчики…

Я одна и вздрогнула. Остальные медленно перевели взоры с меня на двоих молодцеватых кавказцев и третьего – явно недоношенного, с заячьей губой и гусячьей шейкой, – но занимающего, однако, в ихнем «тейпе» лидирующее положение: он стоял впереди и поигрывал толстой золотой цепью.

– Ух ты, исламские фундаменталисты среди нас, – умилилась Олеся.

– Открывалку дать, кацо? – подмигнул Шарапов.

– Нэ-э, – важно протянул лидер, – хатым ваших жэнщин на румка коньяк прыгласить. Ты и ты, – он неторопливо ткнул «опечатанным» пальцем в меня и Олесю. Оперсоналил, для вящей ясности. – Пошлы, дэвочки… Харошый коньяк, «Лезгинка», обэщаем.

Сказал, словно отрубил.

– Экая прелесть, – восхитилась Олеся.

Лично я большой прелести в гадкой сцене «съема» (вернее, «пересъема») не обнаружила, но спорить не стала. Пусть слово берут специалисты.

– Пошли вон, – негромко бросил Брянцев. Как зевнул.

– А ты не шебурши, козявка, – строго и почти без акцента молвил один из сопровождающих. Как бы ненароком отогнул полу пиджака и продемонстрировал край холодного оружия – рифленую рукоять, заложенную в потайной карман.

– По кынжалу встречают, да, Зураб? – карикатурно сымитировал акцент Терех.

– Постой-ка, Асламбек, – заячегубый надменно улыбнулся, изображая величайшее терпение мудрого и проницательного, – нэ спеши. Рэбята нэ понымают, они молодые. Мы русским языком павтаряем – две женщины, – главарь растопырил два пальца, для особо непонятливых, – пойдут с нами на румку добрый коньяк. Черэз час вазвращаются. Какие вопросы, слушай?

Дальнейшее происходило в относительном молчании: третье «китайское» предупреждение проводницы миром для нашей компании бы уже не закончилось. Работала телепатическая связь. Мастерство поистине филигранно. Сидящие на соседней полке подскочили почти синхронно. Теснота пространства им не помешала скоординировать и осуществить свои действия. Брянцев, находящийся с краю, вырвался в проход, перекрыл фланг. Зарецкий среагировал еще раньше – оказался с тылу, оттолкнув самого мосластого из «сопровождения». Терех схватил старшого за ворот и рванул на середину купе, а Шарапов рыбкой нырнул между ярусами и пихнул второго. Тот врезался затылком в металлический крюк на противостоящем простенке – раздался неприятный звук соприкосновения железа с костью – кряк! Все произошло молниеносно – первый мордоворот не успел даже отнять от пуза скрещенные руки: Брянцев перехватил их в запястьях и вывернул по часовой стрелке, а когда тот, сверкнув очами, подался вперед, вывел из равновесия толчком на себя и охладил горячий кавказский пыл коленом в челюсть.