– Хорошо работают, – шепотом похвалила Олеся.

– Неплохо, – согласилась я, – но надо учиться еще тише. Пусть почаще тренируются.

Через шесть секунд все было сделано. Два мордоворота, хрипло дыша и постанывая, сидели на боковых сиденьях под неусыпным надзором Брянцева и Шарапова, Зарецкий шепотом успокаивал разбуженное соседнее купе, а Терех поднял нижнее сиденье, сунул туда голову вожака «преступной группировки» и опустил. Сам уселся сверху, да еще сложил ножки на скрюченное в довольно странной позе тельце.

– Как, дамы, насчет врезать «горячего»?

– Да ну его, – поморщилась Олеся. – Выбрось. Спать пора.

Терех подпрыгнул. Из глубины багажного пространства неслось жалкое причитание. Смачно врезав кулаком по ребрам несчастного, он поднял полку, и когда нечто, бывшее минуту назад свободолюбивым горцем, сползло на пол, умоляя не убивать, поднял за шиворот и установил вертикально.

– Что, дружок, губища так и не закатывается?

– Слушайте сюда, доходяги, – сказал Брянцев. – Сейчас тихонечко, на цыпочках, идете на свои места и ложитесь баиньки. И больше мы вас не видим и не слышим. Любая попытка сотворить вендетту карается летальным исходом. Пошли вон, вояки…

Проводницы, кажется, не проснулись, разбуженные соседи угомонились, но желание вечерять далее стало постепенно проходить. Я первая застелила свою полку, забралась на нее и укуталась в воняющую хлоркой простыню. Впечатлений за вечер накопилось – через край. Мне кажется, я начинала понимать этих людей. Особых расхождений с теорией архивариуса Воробьева пока не наблюдалось. Абсолютно разные люди, из разных слоев общества, не связанные ни профессиональным, ни каким-либо еще долгом, раз или два в год под смешным предлогом съезжаются на специально оборудованные базы, где проходят спецкурс обучения по системе суперспецназа. То есть марш-броски, умение выживать в экстремальных условиях, защищаться, наносить удары, вести разведывательную, диверсионную работу. Компьютерный ликбез, электроника, знакомство с новейшими видами импортного и российского вооружения, иностранные языки, психологические тренировки, работа с агентурой, с документами. И самое главное и всеподавляющее: жестокий психологический прессинг. Поставлено умно – никакого зомбирования. Ребята добровольно идут на дополнительные накачки. Они им подвергаются с детства: у кого-то имелись «золотые» школьные учителя, у кого-то – чудо-тренеры, у других – старшие товарищи, добрые соседи, светочи-репетиторы и т. д. и т. п. Под разными предлогами, под любым соусом, но непременно – две доминирующие установки: а) Россия великая держава и обязана быть владычицей мира; б) ты и работающие с тобой в одной упряжке – сверхчеловеки, ваше имя звучит гордо, а все прочие – чернь, которые не люди, а песок, просеивающийся сквозь пальцы и принимающий нужную тебе форму. Отсюда и вытекает их отношение к миру и желание этот мир преобразить.

Надвигалась ночь. Я лежала под бледным освещением и наблюдала, как эти люди отходят ко сну. Никто не возмущался, что белье несвежее, а в вагоне пахнет сортиром. Никто не боялся, что ночью придут кавказцы и всех вырежут. Зарецкий на нижней боковине отвернулся к стене и сразу захрапел. Обосновавшийся над ним Брянцев постелил лишь простыню, улегся на спину и уставился долгим взглядом в потолок. По губам бегала мечтательная улыбка. Он уже жил завтрашним днем. Олеся подо мной издала глубокий «предотрубный» стон и заткнулась. Шарапов, как кошка, долго возился, прежде чем угомониться. А Антон Терех не спеша разобрал постель, взлетел на нее, как акробат на перекладину, и сразу стал взирать на меня не предвещающим добра взглядом. Я тоже стала на него взирать. Ей-богу, это лучшее решение. Если не знаешь, как делать, делай как все. Я даже нахмурилась, словно, глядя на него, вдруг вспомнила о чем-то неприятном. Он терпел, терпел и наконец не вытерпел. Со словами:

– Спокойной ночи, Нинок, – соорудил мне жест «но пасаран» и повернулся на другой бок.

– Ыгы, – сказала я. И тоже отвернулась.

Невероятно, но один из этих бойцов удачи талантливо играл чужую роль. Едва ли Пургин гнал телегу, намекая, что заряжает второго агента. Ему-то какой с того прок? Гарантировать, что под строгим оком я не выйду из-под контроля и не натворю глупостей? Ничего подобного. С самого начала мы обговорили, что я не выполняю конкретное задание и могу делать все, что мне заблагорассудится. Лишь бы собрала информацию про базу. Значит, агент есть (логика женская, но чем-то она мне нравилась), и выполняет «отличную от других» миссию.

Непонятно другое. Зачем он мне об этом рассказал?

Антон Терех? А будет ли агент так откровенно таращиться? Это что – модный психологический писк? Не слышали про такой. А если нет – чего тогда таращится? Рожа незнакомая. Журналист тюменского радио (коль не врет), а я никогда не была в Тюмени – какие у нас с ним точки соприкосновения? Сексуальный интерес? Так Олеська и то поинтереснее. Интуитивный нюх на чужого?

Или Игорь Зарецкий? Относительный тихоня. Единственный из парней, не принимавший непосредственного участия в «кавказском узле». Крепко держал тылы и успокаивал соседей. Выходит, умеет разговаривать с людьми не своего круга. А зачем тогда доставал: сколько раз ездила в школу, с кем работала? Ведь знал, что совру. Создавал видимость, что не «подстава»? А зачем ему это надо?

Олеся Барлак? Чтобы «Бастион» послал девицу? А почему бы нет? Меня вон послали и ничего, козлятами не стали (а козлами – были). Но этот взгляд… Я вспомнила, сколько ненависти было в лице Олеси при описании моей легенды: оно просто бурлило этой ненавистью – как трясина болотными газами: только прикоснись – засосет. Ну что ж, если толковый агент способен разыграть такой убедительный спектакль – честь ему и хвала и долгих лет плодотворной работы…

Кто там еще? Дурашливый Шарапов – озорной компьютерный малый с холодными, если присмотреться, глазами? Насочинял про расстрел бичариков? Как можно про него насочинять, если точно не знать о том, что происходит на базе? А что ему мешает знать о происходящем на базе? Если «Бастион» направляет своего агента, то явно не на деревню дедушке и не по грибы – то ли найдет, то ли нет. Элементарный допрос лиц, взамен которых засылаются люди, – и уже картина происходящего обретает конкретные видения…

Та же история с Олегом Брянцевым. Должность номинального руководителя группы ничего не определяет. Помимо документов, удостоверяющих личность, он везет документы, разрешающие и объясняющие причины следования организованной группы людей, и не более. Отмазка для патруля. Воспользоваться ими так же легко, как чужой салфеткой. На вид неторопливый рассудительный человек, с боевым прошлым – как раз то, что поощряется и культивируется в среде претенциозных вояк, зовущих себя «Бастионом».

Ситуация, конечно. Агате Кристи в гробу икнется.

Полночи я вертелась с боку на бок, пытаясь найти участок тела, которому соприкосновение с вонючей простыней не доставило бы неудобств. Пробовала вспомнить, сколько раз в течение июля проводила ночь в нормальной обстановке. Пришла к выводу, что лишь однажды – в жарком номере гостиницы «Уют», в объятиях любимого человека, которого наутро забрали. Плакать не было смысла. Плакать вообще нет смысла, особенно когда находишься среди людей, для которых слезы – нонсенс, и каждую слезинку в дальнейшем придется аргументировать. Но где вы видели женщину, владеющую чувством разума? Я плакала беззвучно, закусив подушку, не вытирая слез, и молила, как перед алтарем: не выдай себя, не хлюпни, не преврати драму одинокой, покинутой женщины в нечто большее и страшное. Кто родился женщиной, тот меня поймет.