– Что-то прохладно стало, пойдем в дом, чайку попьем с тортом, или коньячку еще хочешь?

Я тоже уже поеживалась и вообще собиралась домой. Наталья затянула меня на кухню, там было теплее.

– Ну что, чайку или еще немного коньяку? Давай коньяку. А ваш, Ольга, роман, как долгоиграющая пластинка. Сколько лет уже?

– Три года отметили, и я убрала эту пластинку с проигрывателя. Хватит, решила поставить точку. Могла запросто выскочить замуж, но внутри что-то сдерживало, сама не знаю, что. Ты думаешь, я сглупила и теперь жалею? Нисколько. Не по мне счастье на чужом горе построить; у него же жена, не знаю, привязан он к ней или нет, но не хочу, чтобы он разрывался на два дома. В общем, свободен от меня парень, захочет, новый роман заведет.

– Эх, Ольга, такого богатенького упустила, могла бы и за границу отвалить. Поговаривают, что они всей семьей тоже за бугор намыливаются. Соберут манатки и отчалят, как остальные. Если успеют…

– Нет, Наташа, не мое это, я ни в чем не нуждаюсь. И с базы мне ничего не нужно. Из того, что притаскивают за мои же копейки, так половину раздаю во дворе соседям или выносим подальше от дома на мусорку. Если я за целый год килограмм апельсин съела, да и то вряд ли. Они мне по документам осточертели. Запах их не могу переносить, аллергия на них.

– Оль, ты на учете сидишь, весь товар в твоих руках. Распределение по магазинам, одним даете, другим – фигу без масла. При таких объемах еще как можно развернуться.

– Что ты имеешь в виду? Цеховикам из колхоза позавидовала? Сидят сейчас на своих уворованных пухлых мешках и трясутся. Сколько веревочке ни виться… Слышала про главного инженера коньячного завода? Про ее закопанный на даче трехлитровый бутылек с деньгами и закопченное серебряное блюдо, на котором она каждый вечер сжигала купюры. Я ее знала. Она лишней пары чулок не имела, напялить на себя нечего было, кофточку из гимнастерки скроила. Скрытная была, для всех – строгая партийка, бывшая партизанка, заслуженный человек. А вот как все обернулось. Вроде старалась для людей, а сама, выходит, хапала. Нет, Наташа, извини.

За долгим разговором и осушенной почти до дна бутылкой коньяка мы и не заметили, как окончательно стемнело, на юге это быстро, стоит лишь огромному огненному шару утонуть в море. Давно пора было сматывать удочки. Наташа вызвалась меня проводить до ближайшей проселочной дороги, а там, если повезет, отловить машину.

– Ну что, «дядя Вася», проводим Олю? В память о дяде Васе назвала, он принес щенка и говорит: «Охрана ваша, когда меня не будет». Так оно и получилось. Когда я с ним иду, никто на пушечный выстрел не подойдет. А так страшновато. И, пожалуйста, аккуратно, смотри под ноги, на этих колдобинах их запросто поломать можно.

Ни одного фонаря. Мы шли, буквально нащупывая каждую тропу. Днем наверняка по ним коровы с лошадьми разгуливают или козы в обнимку с овцами, а где им еще травку щипать? Представляю, как здесь после дождя. Без резиновых сапог и шага не сделаешь. В них до трамвайной остановки, а там их в сумку, оттуда туфельки извлекаются, обратно – все наоборот. Наверное, права Наталья, что хочет отсюда выбраться, когда еще снесут старье и начнется застройка? Это еще хорошо, если обещанного ждут три года. А десять и больше не хотите.

– Нет, Ольга, быстрее должны. Видишь фонари вдали, это Черемушки на нас надвигаются. И со стороны Люстдорфской дороги стройка пошла, так и раздавят нас. Вспомни, когда-то и Аркадия была глухим, богом забытым районом.

Конечно, помню. Как в потемках после второй смены мы возвращались из своей 56-й школы и от страха горланили нашу любимую песню. Топали с ней по кривым немощеным переулочкам между Тенистой и Педагогической улицами, которых-то и улицами сложно было назвать. Цеплялись, как обезьянки, за заборы, штакетники пустых, заколоченных на зиму дач, чтобы не свалиться в очередную лужу. В одной такой я потеряла новый полуботинок. И еще наша песня гулким эхом отражалась от краев вонючего оврага с пустырем, превратившегося сейчас в шикарный парк Победы.

Наталья внезапно остановилась и вдруг во всю глотку как заорет:

Я подхватила. Мы вернулись в свое детство, напугав «дядю Васю». Бедная дворняга от испуга взвизгнула и прижалась к забору, как когда-то семиклассницами делали мы с Натальей, чтобы не свалиться в ямки и не ушибиться. Столько лет минуло, и я в Натальиной Бугаевке, с трудом передвигаясь в кромешной тьме, словно занимаюсь повторением пройденного.

Несколько лет спустя Наташа Соболева вышла замуж за вдовца еврея, который усыновил ее мальчиков, и эмигрировала в Израиль.

Дома полный переполох. Подняла его Лилия Иосифовна. Теперь я ее начальница, а она – моя заместительница и по совместительству – лучшая подруга. Когда я не вернулась из известного учреждения, она подняла панику, что меня там оставили. А попросту – закрыли. Вечером прискакала к нам домой, но и дома меня не оказалось. Мне бы, дурочке, позвонить, как обычно делаю, когда где-то задерживаюсь. Но кто думал, что наши посиделки с Наташкой так затянутся, да и позвонить из ее дыры неоткуда было, ни одного таксофона вокруг.

Перестаралась я у Наташки, опьянела в полный хлам, но вот рвать, как обычно, если переберу (такое изредка случалось), не тянуло. Видно, Наполеон и в коньяке ведет себя как император Бонапарт – достойно. Утром еле глаза продрала, бабка, как всегда, со своей кашей пристала и причитала:

– Олька, что же будет? Зачем ты полезла в начальницы? Ты ж им всем, как бельмо на глазу. Беги, пока не поздно. Не те копейки тебе платят, на десятку больше, чтобы за них держаться.

Бабушка, бабушка, наивная старая бабушка. Потому и не трогают, что кто-то должен работать. А посмеешь уйти, так везде найдут. Захотят заарканить по полной программе – не вырвешься, удавят. Такое пришьют, что по гроб не отмоешься. Для них: плюнь в глаза, не моргнув, скажут, что это божья роса. Два года меня душат, чтобы я вступила в партию. Пока числилась комсомолкой, то как-то с грехом пополам отшучивалась. Но подкралась пора выбывать по возрасту, здесь уж не отшутиться. Начальник отдела кадров Лемешко вызвал на откровенный разговор, налил себе водочки, мне протянул стаканчик сухого вина «Ркацители» и стал вещать:

– Что ты ломаешься? Это ж, считай, подарок судьбы. Люди годами прорваться туда не могут, лимит на несколько лет вперед, а тебе на халяву предлагают партийный билет, кандидатом походишь – и в дамки. Только черкни заявление.

Я пыталась отбояриться:

– У меня на партийные документы памяти никакой, устав никогда не выучу, ваши старые большевики завалят на комиссии.

– Какие старые пердуны, какая комиссия! – воскликнул он. – Ты туда ни ногой, без тебя все распишут. Другая на твоем месте не раздумывала бы, а ты носом крутишь. У партийного члена перспектива, время пройдет, и командовать всем этим хозяйством будешь, всей конторой, а так засохнешь на своем плановом.