или, говоря иными словами, психологией масс» (Резанов, 1910а, с. 4). Свое мнение он обосновал тем, что армия по своим психологическим качествам родственна толпе. В психологии масс, полагал Резанов, надо искать ответ на то, какая сила ведет войска к героическим подвигам или обращает их в паническое бегство.

Н. Н. Головин, профессор Академии генерального штаба, усматривал в развитии психологии, прежде всего раздела о коллективной психологии, основание для развития военной науки (Головин, 1907). Такое отношение к психологии как основополагающей науке присуще научной мысли конца XIX — начала XX в.

«Воспитывая отдельного человека, нам, военным, необходимо считаться и с психологией масс, так как в общей массе отдельный индивид — это песчинка, уносимая ветром. Таким образом, каждому из нас приходится считаться со всеми особенностями и свойствами толпы, в которую при некоторых условиях легко превращается самое дисциплинированное войско», — писал П. И. Изместьев (Изместьев, 1911, с. 4). «Ключ ко всем. тайникам человеческой души дает нам наука психология вообще и коллективная психология в особенности», — заявлял военный юрист К. Штрейтерфельд (Штрейтерфельд, 1904, с. 469).

Существовало и иное мнение о том месте, которое должна была занять коллективная психология в психологической науке в целом и в военной психологии в частности. Один из активных деятелей военной психологии Г. Е. Шумков, врач-психиатр, ученик В. М. Бехтерева, работавший в его психологической лаборатории при клинике Петербургской Военно-медицинской академии, писал: «Я должен заявить, что придерживаюсь взгляда, что психологии масс или психологии толпы как науки, совершенно обособленной от психологии индивидуальной, не существует» (Шумков, 1914, с. 86). Лишь индивидуальная психология, полагал он, дает фундамент массовой психологии. Научные исследования психологии масс должны базироваться на данных индивидуальной психологии. «Все наши психологические переживания, всякое претерпевание и деятельность масс (толпы) оказываются при внимательном рассмотрении переживаниями, претерпеваниями и деятельностью единичных индивидуумов, образующих в общей совокупности „психологическую толпу“. Все изменения, какие происходят будто бы в психологии толпы, в действительности происходят в одиночных индивидуумах» (там же). На том основании, что нет «коллективной души», Шумков считал, что коллективная психология должна быть разделом индивидуальной психологии. «Исследование качеств и закономерностей психологии толпы должно, следовательно, превратиться в исследование качеств и закономерностей психической жизни личностей, в применении к военной массовой психологии — личностей воинов. Это изучение по необходимости должно быть изучением индивидуальной психологии, так как мы ничего не можем знать о какой-либо другой обособленной жизни в толпе, „о душе толпы“ помимо психической жизни в единичных индивидуумах. А в этом смысле исследование качеств и свойств „психологии масс“ и процессов в ней должно направляться на исследование психических свойств и качеств отдельных индивидуумов, только в них и можно найти то, что мы хотели бы изучить в „психологии толпы“» (там же). Психология толпы — часть индивидуальной психологии, тот ее раздел, в котором изучаются свойства и качества личностей в массе, в толпе.

В отрицании «коллективной души» Шумковым сказывалась бехтеревская школа, однако он не пошел за Бехтеревым в определении предмета и задач коллективной психологии как самостоятельной психологической дисциплины, а поставил задачу выяснения того, почему разного психического склада люди в толпе действуют однородно.

Книги по военной психологии в дореволюционной России заключали и общие психологические знания с суждениями о применении этих знаний к военному делу, и специальные социально-психологические разделы, где разбирались не только психология толпы и армии, но и другие социально-психологические вопросы, рождаемые организацией воинской службы. Психология в целом и социальная психология в частности выступали как научная опора военного дела, как источник, в котором можно найти средства, помогающие управлению армией.

Социальная роль психологии этим не исчерпывалась. Психология использовалась как средство утверждения идеологии самодержавия. Среди дореволюционных трудов по военной психологии с этой стороны выделяется книга монархиста Н. А. Ухач-Огоровича по военной психологии, вышедшая в 1911 г. Ему принадлежали и такие работы: «Войсковой хлеб», «Войсковые консервы», «Мясо» и т. п. Психология оказалась столь же нужной для армии, как и книги на упомянутые темы. В предисловии к своей книге «Военная психология» автор отмечал: «В области военного искусства три четверти успеха зависят от моральных сил и только одна четвертая часть от материальных средств борьбы. Означенное соотношение доказывает, что моральный отдел военного искусства надлежит изучать прежде всего и более всего. Отделом этим ведает военная психология» (Ухач-Огорович, 1911а, с. 1).

Мало заботясь о научной стороне своей работы, Н. А. Ухач-Огорович пытался через военную психологию давать разного рода указания по наведению общественного порядка, диктовал меры, которые надлежало принимать против бунтующей толпы, и с этой стороны подходил к коллективной психологии.

Даже журнал «Военный сборник», менее всего склонный к либерализму, в рецензии под названием «Насилие над психологией», написанной его постоянным сотрудником А. Дмитриевским, отмечал: «Уже в первой части книги — в общей психологии, читатель начнет поражаться какой-то удалью некоторых определений научного характера; эти определения как бы даются в формуле: предписываю это понимать так-то; иногда автор смягчается и вместо предписания, но и вместо рассуждения говорит: „психология или военная психология учит“, как будто бы автор сам признает, что его книга — что-то другое, а не военная психология. Читатель убеждается, что здесь самой психологии военной или общей — немного» (Дмитриевский, 1911, с. 57). В рецензии говорится о «насилии над понятиями», которое производит автор, а попросту говоря, об искажении понятий психологии. «Эта книга только средство для пропаганды своих взглядов, в большинстве именно не подтверждаемых психологией», — заканчивает рецензент (там же, с. 74). О некоторых жандармских приемах, рекомендуемых Ухач-Огоровичем для расправы армией с бунтующей толпой, будет сказано дальше.

На развитие военной психологии в России большое влияние оказали труды известного военного деятеля генерала М. И. Драгомирова, который в своей военно-теоретической работе и в практике военного дела восстанавливал суворовские принципы, вновь приобретшие значение после проведения военной реформы.

Будучи монархистом по своим политическим убеждениям, Драгомиров развивал военно-психологические взгляды в борьбе за перестройку военного дела в условиях становления капитализма в стране. Разрабатывая требования к обучению и воспитанию воинской массы, Драгомиров давал им психологическое обоснование. Следует иметь в виду исходное положение Драгомирова — он считал, что склад понятий и характер отношений между людьми определяются их практической деятельностью. Если требуется изменить понятия человека и характер отношения его к другим людям, то надо изменить соответственно и его занятия. Различая воспитание и обучение, Драгомиров подчеркивал их взаимодействие, однако воспитание считал главенствующим.

В психологическом анализе деятельности человека в бою Драгомиров выделял два начала, определяющие действия бойцов, — самосохранение и самоотвержение, считая их столь же вечными и неизменными, как сам человек. Если самосохранение он понимал как природный инстинкт, то в самоотвержении видел особую духовную силу, способную подавить инстинкт. Из понятий самосохранения и