Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Предательство Аксиньи меня отпустило, но все-таки внутри иногда еще болело и немного жгло. Марвин понял, что я имею в виду, и помрачнел.
– Ты бы на всякий случай проверился, – сказал он. – Мало ли с кем там она…
– Не беспокойся на этот счет, – буркнул я. – Меня больше волнует, с кем она связалась и не опасно ли это. Может, ты как-то узнаешь? В нашу последнюю встречу она сказала, что любит меня.
– Наивный человек, – покачал головой Марвин. – Забей ты уже. Развейся. Переключись на эту свою Симу… Может, Аксинья и любит тебя, но деньги она любит больше. Я уже поспрашивал в компании у других девочек. Аксинья на содержании у глубоко женатого чувака, который, кстати, супругу при этом бросать не собирается. В июле в «рабочую командировку» на Лазурку летит. Угадай, кого берет с собой?
Я тут же вспомнил, как Аксинья заливала мне про июльскую поездку к отцу. Нахмурился и откусил яблоко.
– К черту ее, – сказал я, прожевав. – Пусть живет как хочет.
Марвин понял, что дальше говорить на эту тему не имеет смысла, и тактично заткнулся.
А вот развеяться мне и правда было просто необходимо. Поначалу я думал, что раз не судьба мне ехать на музыкальный фестиваль, то лучше отсижусь в городе. Или с Лилей на даче. Но сейчас, когда обстановка дома была накалена до предела, а мама побила все рекорды по гиперопеке, уехать ненадолго на природу хотелось как никогда раньше. Душили безнадега и тоска. Хотелось впервые за жизнь вырваться куда-нибудь и почувствовать настоящую свободу. Хотя бы на несколько дней.
И все-таки Марвин снова вернулся к своей любимой теме – девчонкам.
– Аксинья, Серафима… У тебя там кастинг, что ли, на самое странное имя для подружки?
Пришлось запустить в него одно из яблок.
– Сима мне не подружка.
Марвин, рассмеявшись, ловко поймал яблоко и откусил его.
– Ладно, это мы еще посмотрим, – довольно сказал он, жуя и щурясь на солнце. – Что там за Сима такая, которая затмила саму Белорецкую? Может, мне эту Серафиму себе под крылышко взять?
– Скорее бы Лиля тебе твои крылышки опалила, – засмеялся я.
Только после напоминания о том, какой бессердечной и непреклонной может быть моя сестрица, Макс наконец заткнулся.
Вернулся я от Марвина поздно, когда из окон моего дома уже сочился желтый свет. На пороге меня встретила недовольная Лиля.
– Ты где шляешься? – строго спросила она.
– Мы с Марвиным… – начал я, развязывая шнурки на кедах.
– Ми с Мярвиным! – придурочным голосом передразнила меня сестра.
– Идиотка совсем?
– Это ты, Лева, совсем идиот! – зашипела на меня сестра, воровато оглядываясь. – Забыл, какой сегодня день? Еще папа на работе задерживается…
Конечно, я помнил, какой сегодня день. Возможно, даже нарочно задержался из-за этого у Марвина. Каждый год в конце мая мне было невыносимо тягостно и тоскливо нести траур по неизвестному мне человеку, из-за которого моя мать стала такой. Я его совсем не знал, оттого и не чувствовал никогда особой скорби. Наоборот, чаще злился, что меня всегда сравнивают с братом и считают, будто я могу повторить его судьбу.
Пока я разувался, Лиля, снова перейдя на шепот, продолжила:
– Макс согласился нас везти?
– Ага.
– Что говорит?
– Если тебе интересно, спрашивал ли он о тебе – спрашивал. Все уши прожужжал.
Лиля довольно заулыбалась. А я никак не мог взять в толк, почему сестра всякий раз отбривает моего друга, но при этом ей важно, спрашивал ли он о ней… А когда узнавала, что у Марвина появилась новая девчонка, обижалась и дулась.
– Говорил только о тебе весь вечер, – подмазался я к сестре.
Лиля подозрительно посмотрела на меня и, прищурившись, произнесла:
– Перед мамой я тебя все равно не отмажу. Теперь твоя очередь с ней сидеть. Ты же знаешь, какая она невозможная в этот день.
Разувшись, я прошел чуть вперед и остановился.
– Ну? – подтолкнула меня в спину Лиля. – Что встал?
Я прислушался. Из кухни доносился приглушенный звук телевизора. Мама смотрела какое-то музыкальное ток-шоу. Видимо, для того, чтобы отвлечься.
– Я еще хотел с ней поговорить по поводу отъезда, – обернувшись, сказал я Лиле.
– Сегодня? – испугалась Лиля. – Нашел когда.
– А что тянуть? По-моему, наоборот, – в самый раз.
– И что ты ей скажешь? Тоня ведь обещала, что нас отмажет. Лева, зачем? Меня с парнями она точно никуда не отпустит!
– Я скажу ей правду, – упрямо повторил я. Все это не могло больше вот так глупо продолжаться.
– Лев, ты чокнулся? Или вместе с Марвиным напился?
Я не стал Лиле излагать все, что думаю по этому поводу, а просто отправился на кухню. Лиля осталась растерянно стоять в коридоре.
Мама сидела за столом в нарядном платье, будто на самом деле была приглашена на день рождения. За ее спиной – незашторенные окна, в которых чернота и работающий телевизор в отражении. Прошло уже двадцать лет, а мама до сих пор печет этот дурацкий домашний «Наполеон» и наряжается в этот день.
Я оглядел стол и заметил пустое блюдце с крошками и чашку с недопитым чаем рядом. Судя по всему, это Лиля здесь чаевничала под отсутствующим взглядом мамы. В этот день мама еще больше угнетала. Поэтому и я, и отец нарочно задержались. Мне было немного стыдно за это, самую малость. Но я до последнего не мог себя заставить вернуться рано домой.
Мама нарочно не обращала на меня внимания. Обиделась. Пялилась в экран и крутила в руках серебряную десертную ложку. Я пододвинул стул и сел рядом. Мама, все так же не отвлекаясь, протянула руку и потрепала меня по волосам. Тогда я положил голову ей на плечо и негромко сказал:
– Прости меня.
– Ведете себя с отцом как ни в чем не бывало. Будто не знаете, какой сегодня день. Будто вам все равно.
– Знаем и помним, – сказал я. Тупо добавил: – И скорбим.
– Сегодня день рождения. Скорбь твоя ни к чему.
Мама предпочитала вспоминать о брате в день рождения, а не в день его смерти. А я просто не знал, как мне себя нужно вести. И никогда не испытывал горечи.
– Светлый праздник, – добавила мама. – Ешь тортик, сынок.
Мама придвинула тарелку и, не разрезая торт, сверху поддела ложкой кусочек «Наполеона».
– В этот раз очень хорошо пропекся, – сказала она.
– Мама, мы с Лилей не едем на дачу, – решился я, подняв голову и посмотрев сбоку на мать.
Мама удивленно покосилась на меня, так и застыв с десертной ложкой во рту. Прожевав кусочек, удивленно спросила:
– Почему это?