Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Невидимый ошейник на шее лишает воздуха, и пока Самойлов не отпустит поводок, я буду медленно угасать.
Глава 11
Стоит глубокая ночь, когда я просыпаюсь от жажды и с неохотой встаю из тёплой постели, чтобы сходить за водой. Чаще всего я с вечера ставлю стакан на прикроватную тумбу, но вчера забыла. Я раньше никогда не просыпалась по ночам, но в последнее время стала плохо спать: то пить хочется, то на ночной город посмотреть, то в туалет приспичит. Скорее всего, это на нервной почве. Накинув поверх пижамы тонкий халатик, выхожу из комнаты босиком, чтобы меньше шума было.
Захожу в гостиную, и в тот же миг включается слабый свет, работающий от датчика движения. Удобная вещь, если не хочешь включать весь свет, чтобы не разбить себе голову. Но я всё равно спотыкаюсь о собственные ноги, когда вижу широкую спину сидящего на барном стуле хозяина дома, а с недавних пор и моего. С губ срывается едва слышный вдох, и моментально мышцы мужчины напрягаются, натягивая ткань помятой рубашки.
Первый порыв – вернуться в комнату, но Марат уже понял, что я стою позади него, а трусливо сбегать не хочу. Прохожу вперёд, словно ничего не случилось, беру стакан из шкафчика и наливаю себе воды из стеклянного кувшина. Руки предательски подрагивают, и пара капель попадают на столешницу. Ставлю стакан и стеклянную ёмкость на поверхность стола, беру бумажное полотенце и вытираю капельки воды. Всё под пристальным взглядом Самойлова.
Перед Маратом на столе стоит полупустая бутылка виски, и, судя по витающему в воздухе алкогольному запаху, опустошил он её этой ночью. Надо убраться с его глаз как можно скорее. Он в трезвом уме неадекватный, а в пьяном и того хуже.
– Стой! – на выдохе произносит, заставляя замереть на месте.
Не успела, лучше было бы сразу вернуться в комнату.
– Иди сюда, – требует заплетающимся языком.
Аккуратно делаю шаг в его сторону, вроде, и не близко к Марату, но и недостаточно далеко. Так, что он, протянув руку, цепляет мою и с силой тянет на себя, расплескав воду из стакана, который я держу. Самойлов припечатывает меня спиной к столешнице, наклоняется, упирается носом в мою шею и шумно вдыхает. Я же стою как вкопанная, боясь пошевелиться, дышать.
Не знаю, сколько времени мы так стоим, но, кажется, вечность. Он молчит, только дышит мне в шею горячим дыханием, а я лишь стук своего сердца в ушах слышу. Мне кажется, он уснул, но, когда я глубоко вдыхаю, он дёргает головой.
– Ненавижу тебя, – произносит, касаясь влажными губами чувствительной кожи шеи. – Отравила меня. Мою жизнь.
Так хочется крикнуть в ответ, что это он у меня всё отнял, что жизнь мою себе забрал и делает с ней всё, что ему вздумается, но только ком в горле сглатываю.
– Выводишь меня специально, – продолжает говорить заплетающимся языком. – Какого хрена ты такая красивая?! На тебя все смотрят, с ума меня сводят. Кадык всем вырвать хочется, глаза повыдавливать, чтобы смотреть было нечем. А ты… в мешок тебя одень, ничего не изменится, – вздыхает устало, а я перестаю его понимать.
Честно говоря, в какой-то момент я подумала, что он просто больной на голову. Потому что нормальный человек, ещё и в его возрасте, не может такие глупости творить. Я ему не дочь, не родственница, поводов, чтобы контролировать меня и мою жизнь, у него нет. Если только у Самойлова нет какой-то мании, пунктика, бзика… не знаю, как это назвать. Наверняка, в девяностые получил травму головы в своих разборках, и оттуда всё тянется.
Так я думала последнее время, оправдания его поведению искала. Но сейчас слова Марата запутывают меня окончательно.
– Ненавижу, – скрипит зубами и пальцами до боли сжимает мою талию. – Не знаю, не понимаю, что с тобой сделать. Отправить подальше от себя? Не могу, жить не смогу. Здесь оставить, рядом с собой? Травишь меня каждый день.
– Убей меня, – срывается с моих губ.
Я уже думала об этом. Думала, что лучше смерть, чем такая жизнь.
– Сука, – протягивает зловеще и так больно пальцами впивается в кожу, что на глаза слёзы наворачиваются. – Убить тебя… всё равно, что себя убить, – проговаривает и словно по голове бьёт.
– Что ты от меня хочешь? – не сдерживая слезы, спрашиваю, смотря в пустоту перед собой. – Что я тебе такого сделала, чтобы ты меня так мучил?
– Под кожу влезла без спроса, – ровным тоном отвечает. – Болезнь… ты как неизлечимая болезнь, – добавляет и наконец отлипает от моей шеи.
Встречаемся глазами: мои полны слёз, его – помутневшие от алкоголя. Марат осматривает моё лицо, накрывает своими огромными руками, большими пальцами влажные дорожки вытирает и останавливает свой взгляд на моих дрожащих губах.
– Ненавижу, – хрипло произносит и обрушивается на них.
Округляю глаза от шока, не сразу понимая, что происходит, но пытаюсь оттолкнуть Самойлова от себя, только это всё равно, что пытаться каменную стену голыми руками снести. Марат фиксирует мою голову, не вырваться никак, губы мои сминает с каким-то жёстким голодом. И я даже понять не успеваю, когда глаза прикрываю, сопротивляться перестаю и начинаю отвечать на поцелуй.
По коже табун мурашек пробегает, ноги ослабевают, и я попросту забываю обо всём: с кем я, что он мне сделал, сколько мучений доставил, чего лишил. Я теряю голову, не понимая, что творю. Что это неправильно, в первую очередь, по отношению к себе. И только сердце радостно бьётся в груди, словно оно этого и ждало. Будто оно замерло давно, и только сейчас жизнью наполнилось.
Не знаю, кто из нас двоих уже не контролирует себя, потому что отдаёмся оба без памяти. Марат целует так, словно хочет выпить меня до дна, осушить, забрать себе. А я не сопротивляюсь, отвечаю, отдаюсь ему, позволяю сминать мои губы, вдыхать мой воздух. Не нахожу силы остановить его, тело реагирует слишком остро. Не могу отказаться от мужской ласки, которую Марат дарит с таким голодом.
Наваливается на меня всем телом, буквально вдавливая в столешницу. Сжимает тонкую ткань верха пижамы вместе с кожей, причиняя лёгкую боль. Приятную боль, к моему сожалению. Ноги едва держат под его напором, голова кружится от его поцелуя, силы, власти, мужского запаха. Столько страсти, что можно в ней утонуть, уйти с головой, забыться и просто получить удовольствие. Унять