В большинстве мест, где её величество встречается со своими наставниками, например, в королевской опочивальне или в личном кабинете, охранники могут находиться за дверью, оставаясь в пределах двенадцати шагов от королевы. Но святилище принца клана было огромным, поэтому, даже если бы она нарушила собственные законы и потребовала уединения, по крайней мере два дежурных охранника должны были находиться где-то неподалёку, стоя в тени справа и слева – там, где я не мог их видеть. Конечно, любой, охраняющий королеву, всегда клялся хранить абсолютную тайну, никогда не раскрывать даже под пыткой то, что видел или слышал в тронном зале.

– Мы настолько одни, насколько это необходимо, – ответила наконец королева.

«То есть я знаю по крайней мере одного из двух наблюдающих за нами людей».

Год назад королева – вопреки моим протестам – приспустила верхнюю часть своего платья, чтобы показать метки Чёрной Тени, которые скрывала почти от всех. Тогда я этого не знал, но в тот миг в комнате находились два маршала. Одна из них – Ториан Либри; другой – человек, искренне веривший, что порок королевы лишает её прав на трон, и попытавшийся убедить Ториан, что они обязаны сообщить об этом своему начальству.

Мне сказали, что части его трупа всё ещё можно найти во всех четырёх уголках страны.

Кем же был второй человек, стоящий сейчас в тёмной нише в глубине святилища? Королева почти наверняка знала, почему я сюда пришёл. Она не позволит наблюдать за нами никому, кроме тех, кому всецело доверяет.

Я всё ещё гадал, как она узнала о моей уловке с отставкой.

– Я очень занята, – сказала королева, перебирая пальцами одну из стопок бумаг на подлокотнике трона, – и вряд ли увижу свою постель до утра. Поэтому если вы пришли, чтобы накричать на меня из-за моих многочисленных недостатков как монарха, мастер картёжник, было бы неплохо предупредить меня заранее, чтобы я могла к этому подготовиться.

Ну… возможно, я не всегда проявлял вежливость, какую ожидают от слуги короны.

– О, она сейчас будет вопить, – просвистел Рейчис, подошёл и запрыгнул к королеве на колени.

– Так я и думала, – сказала она.

Королева – единственный человек, кроме меня, способный понимать, что говорит Рейчис. То ли потому, что она и вправду двухтысячелетняя душа королевского рода в теле двенадцатилетней девочки, то ли потому, что мы с ней оба воистину душевнобольные, – я никогда не мог этого понять.

– Вообще-то я пришёл, чтобы задать простой вопрос, ваше величество.

– Задавайте, – промолвила она с неприкрытой подозрительностью в голосе.

– Вы приказали мне убить мальчика, который живёт в великом храме Берабеска?

– Я издала такой указ?

– Ваши Шептуны намерены заставить меня это сделать, а они явно могут приказать чуть ли не всё, что захотят. Мне трудно поверить, что они действуют без вашего согласия.

Она бросила на меня лукавый взгляд.

– Вы удивитесь, но чего только мои подданные не делают, не спрашивая моего согласия. Например, всего несколько недель назад один из них чуть не расстался с жизнью, пытаясь перехитрить в таверне лорд-мага.

Я уже устал от того, что люди бросают это обвинение мне в лицо.

– Понимаю. Что ж, спасибо, что уделили мне время, ваше величество. Оставляю вас с вашими бумагами.

Я повернулся и пошёл прочь. Повернуться спиной к монарху – тоже преступление в Дароме, хотя и не обязательно караемое смертью.

– Поклонись перед уходом, картёжник! – взревела Ториан Либри.

«Проклятье».

– Успокойтесь, лейтенант, – велела королева. – Мой наставник в картах не хотел меня оскорбить.

– Не хотел? – спросила маршал, шагнув из тени.

– Нет. Он пытался спровоцировать моего второго гостя, заставив того показаться. Не так ли, мастер картёжник?

Я повернулся к ней лицом.

– Меня достаточно часто подставляли – в последний раз подставили ваши верные слуги, ваше величество, – что оправдывает некоторую мою осторожность. А ещё мне приказали совершить убийство на том основании, что от меня легче всего отречься, если что-то пойдёт не так, и потому что мне легче других пересечь границу Берабеска, поскольку я слаб и бесполезен. Ах да, и моя мать умерла не так давно… Возможно, вы заметили, недавно были похороны… Оказывается, она подхватила роковое Проклятие после того, как мой отец послал её шпионить за Богом. Так что прошу прощения, если мне недостаёт манер, но в данный момент я чувствую себя слегка взбешённым!

Королева Джиневра осторожно подняла Рейчиса с колен и положила на одну из бумажных стопок, прежде чем подняться с трона, но не подошла ко мне – просто посмотрела на меня с такой печалью и состраданием, что мне сразу стало ужасно стыдно за своё поведение.

– Прости, Келлен, – сказала она. – Я не хотела, чтобы наша встреча прошла вот так. Я просто… То, что беспокоит тебя, беспокоит и меня тоже, и, когда ты вошёл с такой сердитой развязностью…

Из второго алькова донёсся кашель.

Вспышка раздражения мелькнула на юном лице королевы.

– Я как раз к этому подхожу.

– Вряд ли достаточно быстро, – произнёс женский – но не типично женский – голос.

Святилища джен-теп спроектированы так, что имеют необычные акустические свойства для усиления гармонических частот ревербераций. Это бывает особенно полезно, когда здесь практикуются в сложных заклинаниях, но в результате внутри возникает жуткое, сверхъестественное эхо. Может, именно поэтому в первые секунды я задумался, не обманывает ли меня слух.

«Пожалуйста, – подумал я, – пожалуйста, пусть это будет она».

Царапанье ногтя о спичку. Мерцание оранжевого пламени. Поднялся прекрасный, благословенный сине-чёрный дымок – до сего момента я и не подозревал, как сильно по нему скучал.

Я побежал к ней, чуть ли не спотыкаясь о собственные ноги, ещё до того, как она вышла из ниши, чтобы показаться.

Это была Фериус Перфекс.

Сквозь радость от того, что я снова вижу Фериус, прорвалось необъяснимое чувство стыда. Мне было восемнадцать лет, я взрослый мужчина. Я убивал людей, спасал их, видел и делал то, что большинство никогда не увидит и не сделает. Казалось, это должно было слегка меня ожесточить. Но я всё ещё оставался мягким. Мальчиком.

– Всё в порядке, малыш, – прошептала Фериус, продолжая крепко прижимать меня к себе, не давая мне отодвинуться.

«Я думал, что никогда больше тебя не увижу», – хотел сказать я, но тогда я бы разрыдался, и это стало бы мостом, который я бы не перешёл.

Я не плакал из-за смерти матери, поэтому во мне жили такое смятение и чувство вины, что слёзы из-за неожиданного прибытия моей наставницы, несомненно, стали бы своего рода преступлением.