— Ты можешь говорить с ней по-гречески, — прервала его Софья. — Она его прекрасно понимает.

Я услышала, как он судорожно втянул в себя воздух, словно запирая рот на замок и проглатывая обратно слова, готовые сорваться с языка. Все, замок защелкнулся.

Я шагнула вперед. Незнакомец распахнул калитку, и мы встретились в ярко освещенном дверном проеме.

Это был сильный с виду мужчина под пятьдесят, широкоплечий и смуглый, с лоснящейся кожей. Квадратное лицо, начавшее немного заплывать жиром, с высокими скулами и неизменными усиками, типично греческое лицо, возможно то самое, что я видела под красной повязкой на голове, но я в этом усомнилась. Во всяком случае, сейчас он был одет не в критский национальный костюм. Очевидно, до этого он был занят работой и посему облачен в потрепанные серые брюки, все в пыли, и рубашку цвета хаки; вокруг шеи обвязан алый шарф. На плечи наброшена коричневая полотняная куртка. Сей последний предмет одежды выглядел дорогим и нес на себе, чуть ли не зримо, ярлык спортивного отдела Найтсбриджа. Мой интерес к этому человеку обострился. Должно быть, он и есть мой хозяин, Стратос Алексиакис.

— Это мой брат, — произнесла Софья.

Я одарила его самой обворожительной улыбкой и протянула руку.

— Как поживаете? Мне очень жаль, я знаю, что не должна была отнимать время у кирии Софьи, когда ее муж вот-вот придет домой поесть. Но я гуляла по деревне, а ваша сестра — единственный знакомый мне человек, вот я и напросилась к ней. Ну, я пойду.

— Нет-нет, что вы! — Стратос удержал меня за руку и чуть ли не насильно подвел к скамейке под фиговым деревом. — Извините меня, я бы ни за что такого не сказал, если бы знал, что вы меня понимаете! Но муж моей сестры — неподходящий для компании человек, и я подумал, что если он придет домой и застанет ее за разговорами… — Он криво усмехнулся и пожал плечами. — Сами понимаете, что бывает, когда мужчина голоден, а еда не готова. Нет-нет, садитесь, прошу вас! Что подумает обо мне моя сестра, если я выгоню ее гостью! Вы непременно должны отведать ее мятный напиток — он самый лучший во всей деревне.

Софья с непроницаемым выражением лица протянула мне стакан. Ничто не говорило о том, что оба они испытали облегчение, видя, как я интерпретировала его замечания. Я попробовала напиток и щедро его похвалила, в то время как Стратос стоял, прислонившись мощным плечом к дверному косяку, и добродушно взирал на меня. Софья, замерев в проеме в двери, смотрела на него.

— Джозеф опаздывает, — сказала она.

Прозвучало это как-то неуверенно, с вопросительной интонацией, как будто Стратос мог знать причину этого.

Он пожал плечами и ухмыльнулся:

— Возможно, решил поработать для разнообразия.

— Он не… не помогал тебе в поле?

— Нет.

Стратос снова повернулся ко мне, переходя на английский.

— Вы удобно устроились в моей гостинице?

По-английски он говорил превосходно, однако и за двадцать лет не избавился от акцента.

— Да, очень, и я в восторге от своей комнаты. У вас здесь чудесно, мистер Алексиакис.

— Да, здесь очень тихо и спокойно. Но вы сказали мне по телефону, что это как раз то, что вам надо.

— О да. Понимаете, я живу в Афинах, и ближе к лету там становится несколько шумно и столько народу! Я просто мечтала вырваться куда-нибудь, где не бродят толпы туристов…

Я непринужденно продолжала, еще раз объяснив, какими мотивами я и Франсис руководствовались, когда остановили свой выбор на Агиос-Георгиос. Я даже не пыталась скрыть от самой себя, что хочу заранее найти оправдание своим предстоящим вылазкам на окрестные склоны гор и вдоль побережья. Кинокамера, думала я, пускаясь в пространные рассуждения о съемках фильмов (в чем ничегошеньки не понимала), послужит великолепным предлогом для проявления чрезмерного любопытства…

— А яхта, — закончила я, — заберет нас в понедельник, если все будет хорошо. Отсюда вся компания собирается на Родос, и я пару деньков проведу с ними, но потом мне надо возвращаться в Афины. Они же отправятся на Додеканес, затем моя кузина приедет ко мне в Афины ненадолго, а уж потом — домой.

— Звучит чудесно. — Я видела, что он мысленно подводит итог: компания, яхта, частный тур, деньги. — Так вы работаете в Афинах? Тогда понятно, почему вы так хорошо говорите по-гречески. Конечно же, вы делаете ошибки, но говорите очень бегло, и вас легко понять. А на слух вы так же легко воспринимаете?

— Да нет, что вы! То есть дословно я перевести не смогла бы, хотя общий смысл речи прекрасно понимаю, если только не очень быстро говорят и не на диалекте. Ой, спасибо, — обернулась я к Софье, которая приняла из моих рук пустой стакан. — Нет-нет, больше не надо. Было очень вкусно.

Стратос улыбался.

— И все равно вы молодец. Вы удивитесь, если узнаете, как много англичан, прожив здесь довольно долго, не потрудились выучить больше одного-двух слов. А что у вас за работа в Афинах?

— Да ничего особенного — помощник секретаря в Британском посольстве.

Это также было взвешено и вызвало, как я заметила, некое подобие шока.

— Что она говорит? — робко, почти шепотом, спросила Софья.

Повернув голову, он небрежно перевел:

— Она работает в Британском посольстве.

В тот же момент стакан выскользнул у Софьи из рук и разбился, а она коротко вскрикнула.

— Ой, какая жалость! — воскликнула я. — Позвольте мне вам помочь.

Невзирая на ее протесты, я опустилась на колени и принялась подбирать осколки. К счастью, стекло было толстым, а осколки — крупными.

Стратос, даже не шевельнувшись, сказал:

— Не переживай, Софья, я дам тебе другой. — И добавил с ноткой раздражения: — Нет-нет, выбрасывай осколки, их не склеить. Я попрошу Тони принести тебе новый стакан, получше этого хлама.

Я протянула Софье подобранные мною осколки и выпрямилась.

— Что ж, я очень приятно провела у вас время, но, раз ваш муж скоро придет домой, кирия, и толпа у порога вряд ли вызовет у него восторг, я, пожалуй, пойду. К тому же моя кузина должна приехать с минуты на минуту.

Я еще раз поблагодарила за напиток, а Софья улыбалась, кивала и неуклюже приседала, но в то же время создавалось впечатление, что смысл моих слов едва доходит до нее. Я направилась к калитке, а следом за мной Стратос.

Он шел, глубоко засунув руки в карманы, ссутулившись в своей дорогой куртке и так мрачно уставившись в землю, что меня стали одолевать тревожные мысли — что же он сейчас скажет? Однако первые его слова с обезоруживающей очевидностью продемонстрировали его глубочайшее огорчение тем, что я увидела бедность и убогость жилища его сестры.

— Она никак не позволяет мне помочь ей, — внезапно вырвалось у него, будто бы в продолжение начатого разговора. — Я вернулся домой с деньгами, которых хватило бы, чтобы купить для нее все необходимое, но она соглашается принять лишь крохотную зарплату за работу в гостинице. Черную работу. И это моя сестра!