– А ты совсем не изменился, – произнес он первые пришедшие в голову слова – совсем, увы, не обязательные. – Каким был – таким остался.

– И ты тоже, орел степной, казак лихой, – в тон Волошину отозвался Корочкин, – худенький, тщательно причесанный, тщательно одетый, в белой рубашке с короткими рукавами, при модном галстуке, больше похожий на примерного мальчишку-школяра, чем на лихого «мента» – грозу бандитов в своем районе. – Давно не виделись, давно… Чай, кофе – что подать?

– Коньяк!

– Если можешь за рулем пить коньяк – получишь коньяк.

– Я все могу.

– Ба-алшой начальник! – поддаваясь игре, охотно улыбнулся Корочкин, раскинул руки в стороны. – Моя твоя обязан ублажать.

– Насчет коньяка – это я, сам понимаешь, перебор сделал. Двадцать два, как в игре в «очко», – согласился Волошин. – А раз коньяк нельзя, то и все остальное нельзя… Отложим до лучших времен.

– Это наступит нескоро.

– Ты так считаешь?

– А ты посмотри на улицу, посмотри вокруг себя. Разве невидно?

– Философ, – ворчливо протянул Волошин: все-таки он был старше Корочкина и по званию и, наверное, по возрасту тоже, поэтому имел право на отеческое ворчание. – Ладно, выкладывай карту.

– Может, все-таки расскажешь, в чем дело? А ну, выдавай служебную тайну!

– Я тайн не выдаю. Карту на стол!

Карта была как карта, обычная бумага, испещренная прямыми линиями, причудливо, под разными углами состыковывающимися друг с другом, образующими квадраты, пяти– и шестиугольники – странные одномерные плоские фигуры, у которых углов не счесть, все это было нерукотворное, возведенное разными людьми: по карте было хорошо видно, кто как обживал землю – загребущие старались ухватить побольше, залезть со своей межой даже на тротуар, те, кто был поскромнее, – вели себя соответственно. Знающему человеку эта карта могла сказать очень многое.

– Давно этот район стал Москвой? – спросил Волошин, вглядываясь в карту – ему нужно было проникнуть в нутро этого плоского покрова, нырнуть под лоскутное одеяло.

– При Промыслове. Был такой председатель Моссовета, если помнишь. Владимиром Федоровичем звали.

– А год, звыняйте, дядьку, какой?

– Та-ак… Дай бог память, сейчас вычислим… Примерно тыща девятьсот восемьдесят пятый. Да, в восемьдесят пятом это было. А до того это была территория Московской области. Несуразиц очень много, замечу, нагородили. Трагедии были…

– Ну уж и трагедии.

– Да, были и трагедии. Обычные, бытовые. Ну такой пример: отец с матерью жили по одну сторону дороги, а сын с женой и внуками – по другую, в своем доме, разделяли их какие-нибудь пятнадцать метров. А потом сюда шагнула Москва, и граница между областью и городом прошла точно по дороге. В результате отец с матерью стали москвичами, а сын с женой и отпрысками – как и прежде, остались областными жителями. Одни, в общем, оказались в одном государстве, другие – в другом. Слез было много.

– Но столько слез, сколько родило СНГ, не будет никогда…

– «СНГ на палочке!» Не слышал такого выражения?

– Похоже на название водевиля.

– Да только действие этого водевиля происходит не на сцене.

– До того как стать Москвой, этот район был телефонизирован?

– Не был. По-моему, только в два или в три дома был проложен воздушный кабель, и все. Телефоны появились уже потом, году так в восемьдесят восьмом.

– Значит, телефоны тут есть везде, раз пустили в ход новую телефонную станцию, – во всех домах, – Волошин обвел пальцем карту.

– Не скажи. За установку телефона местные хапуги брали большие деньги, поэтому не все могли позволить себе такую роскошь.

– Хапугам по рукам ударили? – Кто? Уже наступил горбачевский беспредел, призывы к взяточничеству да воровству разве что только по радио не звучали.

– И слово «спекуляция» стояло выше слова «благородство», – задумчиво проговорил Волошин: похоже, у него было не самое лучшее отношение к годам горбачевского правления. – Поедем дальше. Мы можем узнать, в каких домах нет телефонов?

– Конечно, можем, – Корочкин подозрительно покосился на гостя, словно бы не веря ему – слишком уж простое задание, теперь он хотел понять, розыгрыш это или нет. Но лицо майора было сосредоточенным, углубленным – ни намека на розыгрыш, и Корочкин успокоился. – Завтра в это время я могу представить полную картину по телефонной части: что, где, когда, зачем, каким образом и так далее.

– Никаких «завтра» – сегодня! – сказал Волошин. – Ровно через тридцать минут. Понятно, капитан?

Раньше Корочкин никогда не видел своего бывшего однокурсника таким. А может, просто не знал или не обращал внимания? Да и отношения в студенческой среде совершенно иные, чем в среде служебной, это тоже надо было учитывать: на службе человек бывает застегнут на все пуговицы. И пуговицы хорошо начищены, каждая блестит, как маленькое солнце, слепит, зрение портит…

– Ни себе фига, как говорили древнефиникийские цари…

– Никаких «ни себе фига», как и «ни фига себе», это приказ генерала.

Корочкин удивленно отметил, каким незнакомым, деревянным сделался у Волошина голос – стал совершенно чужим, неволошинским, в нем ни грамма тепла, он хотел возразить, но понял, что возражать совершенно бесполезно, раз за плечами майора стоит грозный милицейский генерал, это все равно что мочиться против ветра – как пить дать, штаны будут мокрыми, – пробормотал невнятно:

– Но это же нереально.

– Возражения не принимаются. Хочешь, сам звони генералу, фамилия его Зверев, и я посмотрю, что останется от тебя после этого разговора.

– Рожки да ножки…

– Рожки да ножки, что же еще, – подтвердил Волошин.

– Хорошо. Но есть еще одно «но». Дело это для меня постороннее – я же не сотрудник городской «управы». Что скажет на это мое начальство? Меня же уволят! Без выходного пособия.

– Не уволят. Ты поднимись к своему полковнику и послушай, что он тебе сообщит.

– К полковнику я могу заявиться только тогда, когда он меня вызовет, а заявляться, когда захочу, – у нас такое не принято.

– Ладно, – Волошин помял пальцами запястье, где на массивном обмедненном браслете у него висели часы – фирменные «командирские», подаренные министром внутренних дел, но на стрелки смотреть не стал, лишь сказал: – Ровно через две минуты полковник тебя вызовет. Хочешь, можем даже поспорить.

Ровно через две минуты в комнату всунулась секретарша, с интересом стрельнула глазами в сторону Волошина, словно бы собираясь спросить: «А это что за гость?», проворковала по-голубиному нежно – ласковая была женщина:

– Корочкин, к полковнику!

– Ну ты даешь, Волошин, – сказал Корочкин майору и легкой пушинкой вынесся из комнаты. Волошин позавидовал ему: по воздуху летает, вот что значит мушиный вес. – Посмотри там пока подшивку газеты «Коммерсантъ», вдруг что-нибудь занятное попадется… – донесся до него голос Корочкина уже из коридора.