он служил массажистом на «Бизоне» и что клиентками его были в основном пожилые тетки с претензией на «родство душ». (А Гренадеру и другу юности он заливал что-то невообразимое из области этой самой улетной психиатрии.) А мы — помалкивали: потому, что он нас устраивал, а не — строил.

Сейчас он изображал Рэмбо. Грудь — вперед; душа — напролом!.. Затарен — в страх и ужас: у-у-у!.. Заросшие мелким терроризмом аккуратные грудейные ложбины посверкивают чем-то сумбурным: цепи, скелеты (и — ключ от сундука?). Да, прилагается бандана.

Детский сад, в общем. Я это уже перерос.

Пропустив девчонок, желающих поступить (вернее: заплыть!) в «русалки»: передовую когорту за обладание пропендулиями, — а потом еще покричав для острастки в какую-то щель под новой эстрадой и потрепав за ухо волонтера (парень показался мне отчаянно глухим) — наш бывший опекун, наконец-то, соизволил заметить и меня. Я понял, почему он не спешит: новое положение обязывало, не так ли?

Малую поблажку он все-таки сделал: «ожидайте, юноша, ожидайте…». Примерно так я и оценил его жест — которым приглашают к чужому столу посторонних детей (пока хозяин не видит).

Явился он чуть позже, явно сильно расстроенный…Даже не присел на лавочку, а стал шумно топтаться за моей спиной, (ненавижу это с детства). С тех самых пор (когда дядя Жора стал считать себя психиатром) — во мне он видел только пациента. Когда меня вытащили после урагана, мои (тогда безномерные!) родители с легкой душой отдали меня ему на съедение.

Сдав курс юного колясочника, я навсегда выпал из их жизни: теперь они жили в Африке, а я — под надзором «друга семьи». Сначала он отработал на мне навыки массажиста, потом — обучил этому нехитрому искусству Машку, а потом — я послал их всех к черту. Чувствительность так и не вернулась: у меня не было НОГ. То есть — физически они были. Они даже росли — и выросли: ровненькие такие — на загляденье! И ногти, собаки, нарастали. Все, как у людей.

А дядя Жора потихоньку стал готовить Родителей «к самому худшему»: не соответствию моей физической и психической жизни… Представляю. что он щебетал им по четвергам (четверг — был день его связи с Африкой).

Предки уже почти достигли нужной кондиции (я замечал по нашим пятницам). Вопросы у них были гладкие, круглые как шары, — и всегда имели готовые подсказки (как в нынешних идиотских тестах). Иногда мне вообще казалось, что меня просто-напросто задвигают в самый дальний угол, где стыдливая занавесочка прикрывает еще частично нужный семейный хлам.

— Ты — чудовище! — Однажды бросил в сердцах дядя Жора.

Однажды он принес мне не книгу, а — котенка. (Для эксперимента, как я полагаю.)

А сам ушел ждать.

И я аккуратненько припалил хвост рыжему. Совсем чуть-чуть. А еще на ночь — запер его в компании с Филимоном (чтобы уже предъявить все сразу…).

Вот тогда дядя Жора — и УСПОКОИЛСЯ. Не сумев поставить «мальца» на ноги, — он все-равно оставался в тренде: теперь уже в качестве «душевыпрямителя». И Профессор (Родитель№ 2, кто не забыл) стал шутливо-восхищенно называть его: пан Георгий).

А Машка тогда — предательница! впервые вывесила у себя плакаты об особенностях разных психотипов — и прочем. И запоролила напрочь свой комп. Запретила входить в комнату без стука. И — самое обидное! Катька — эта крыска (сто раз предававшая ее!) — стала ближе к ее душе на полшага…

Боковым зрением я заметил, как мой конвой группируется напротив. Там стояло кресло для заказчика; там сторожили свою добычу Мельничуки: брат и сестра. Арт-лимитчики, как говорит Графиня О.

Вот потеха…Один мой бодигард (не сориентировался парень!) уже сел в их рабочее кресло; сестра тут же щелкнула его на телефон, а брат помчался в фтоателье.

Сзади топтался пан Георгий: я слышал его озабоченное дыхание.

Теперь он со мной — не церемонился:

— Чего надо?

— Деньги! — Сказал я. — Мне нужны мои деньги. — И я назвал сумму.

— Зачем?

Он был нашим кассиром: выдавал Машке ежемесячное содержание.

— Надо.

— Так много?

— Разве?..

Сам он как-то хвастался, что такую денежку зарабатывает за неделю.

— Конец месяца! — Сурово напомнил он. — Вы все вычерпали… Попроси у родителей. Скоро будут.

— Нужно сейчас…Сегодня. «Контрольная сумма.»

Это были деньги «на всякий пожарный»: за четыре года «сумма» хорошо выросла, но мы ей — не пользовались.

— Много работы… — Пробурчал голос. — Карнавал на носу. Некогда мне ерундой заниматься!

И, словно подтверждая его слова, через входные воротца вдруг хлынула актерская публика: полуголые молодые люди, которых Буцай тормозил в ожидании инструкций.

— Генеральная репетиция! — Взвыл голос. — Надо всех бедуинов по клеткам распихать, а я — забыл… Слушай, Кузнец: дуй отсюда! Не до тебя…

— Так мне нужны деньги, дядя Жора, — напомнил я (вполне так себе дружелюбно). — Мне нужны мои деньги, которые… моя мать — если помните, оставила именно для меня — как главы семьи! на крайний случай. Он наступил: этот очень крайний случай.

Тут он вдруг схватил мою коляску — и так тряхнул, что я чуть не слетел с подушки.

— Где я тебе их возьму, на пляже…сукин ты…

Он разогнался, чтобы сказать что-нибудь редкое и злое. Но тут на нем повисла какая-то тетка… И тогда он добавил сквозь зубы: сдержанно.

— Должен разочаровать тебя, мой юный друг! Места в данс — шоу — уже все заняты.

— Все? — Невинно поинтересовался я. — А вот фрау Миллер — та, что вышла сейчас из вашей палатки, гворила мне…

— Шантажист… — Промычало у меня за лопатками. И еще, пакостнее: «режиссер недоделанный…»

Но я уже знал, что победил. Не будет такой прожженный ловчила, как пан Георгий, накануне карнавала терять свою репутацию: да и босс не позволит. У него, у хозяина, как я погляжу — свои виды на этих Миллеров.

Нет, ЛЮ-Ю-ЮДИ: да это — мистика какая-то… Стоит подумать о Миллерах, как они — уже тут. И уже улыбаются. Особенно тепло и странно — улыбается эта самая Катька. Дела…

— У «сухой лодки», вечером! — Крикнул мне на прощание дядя Жора.

И голос у него был — не сказать, чтобы противный.

Просто навстречу шла строгая фрау.

5. Сейчас помедленнее… рапид

Сила искусства

Конвой летел за мной, образцово — как на школьной тренировке по бегу, прижимая локти к мосластой груди. На рывке один из них успел зацепить с планшетки сестры недокрашенную фотографию — и на рысях закинул ее в карман.

У самого дома я почти налетел