В пивнухе на Тверской!»

Они правы: «Ты здесь, герой, греби же —

Сюда, по центру, — с краю не пролезть!

Эй, чемпион, к ребятам будь поближе,

Они тебе расскажут, кто ты есть!»

Гребу, несусь, лечу —

Я принял этот бой,

Скольжу, кручу, верчу

Веслом, как кочергой!

Закат — сплошной ожог

У неба на груди.

Прорыв! Вираж! Рывок!

Ущелье позади!

…И мы привяжем плот,

Гитару расчехлим,

И тихо поплывет

Меж сосен синий дым.

Мы вспомним у костра, как наши рожи

Кромсал сквозняк, и марши в нашу честь

Свистел, и мне шептал: «Пройди, ты можешь».

И я прошел. Я знаю, кто я есть…

1999

Раздел III

В следующем разделе — песни о моем дворовом детстве, о школьных друзьях, о событиях юности и молодости, о дорогих мне людях.

«А гости под коньяк сметали походя…»

Т. К.

А гости под коньяк сметали походя

Зефир с повидлом, кофе с коньяком,

А мы на крыше корчились от хохота

И танго танцевали босиком.

И звук трубы из старого транзистора,

Звенящий, как тугая тетива,

В душе дрожал надрывно и неистово,

И от вина кружилась голова.

И мы, казалось, видели воочию

Вращенье звезд, вращение земли,

И мордами ленивыми ворочали

Троллейбусы визгливые вдали.

Трамваи тишину терзали трелями,

В ручьях шумела талая вода.

И от весны под утро одурели мы,

И ты со мной осталась навсегда…

2007

«А мы печаль той ночью в шутках прятали…»

А мы печаль той ночью в шутках прятали,

И чистый снег, светлее серебра,

Над перевалом плыл, и звезды падали,

И мы с тобой сидели у костра.

       А путь домой далек, и вор на воре там, —

       Народ веселый ходит, пьян и сыт,

       И серый снег над серым нашим городом

       Который век проклятием висит.

И ты балбесу служишь толстокожему,

Хозяин, бог — подлей и проще нет, —

Покой блюдешь, напитки подаешь ему,

Коньяк с лимоном носишь в кабинет,

       И режешь ананасы, авокадо ли,

       И смертная тоска — твоя сестра,

       И помнить нету сил, как звезды падали,

       И мы с тобой сидели у костра…

2012

«Акация тощая, жалкая…»

Акация тощая, жалкая,

Трамваев шальной перезвон.

Он мерз под окошком, он ждал тебя

У каменных круглых колонн.

Ты вышла: «Да ну его к лешему!

Такси! Ну чего ты? Погнал!»

И ветер взахлеб, как помешанный,

Вдогонку тебе хохотал.

И, как под могильными плитами,

В дому, где любви ни на грош,

С балбесом каким-то упитанным

Спокойно и скучно живешь.

И бьется в ознобе и трепете

Вдали, за окном, старый сад,

И к югу, к теплу гуси-лебеди

Над лесом осенним летят.

Вы счастье куете без устали,

Но холод на сердце, зима,

Хоромы с хрустальными люстрами —

И крепость твоя, и тюрьма.

Ты спишь после пива прохладного,

И в памяти он, только он,

Кто мерз у подъезда парадного

У каменных круглых колонн,

Кто в смутную пору далекую,

Как тень, за тобою ходил,

И, глупую, злую, жестокую,

Тебя больше жизни любил…

2009

«Ах, какие там вились вокруг фраера…»

Ах, какие там вились вокруг фраера!

Он там сбоку припеку — в нулях, не у дел,

Он влюбился в нее — в королеву двора,

Он был юный спортсмен. Он романсов не пел.

И на потеху котам и воронам

Он до потери рассудка и сил

Каждую ночь у нее под балконом

На перекладине сальто крутил!

«Что мне с этой любви? — хохотала она —

Даже плед из нее, даже плащ не сошьешь!

Я сто раз эту чашу испила до дна,

К мамке топай домой, мелюзга, молодежь!»

Смертной тоской, словно пулей, прострелен,

Он, сколько мог, васильков накупил,

И для нее, для нее все быстрее

На перекладине сальто крутил!

И деревья шептали ему в полусне:

«Ладно, хватит, сдавайся!» Он сдался, и вот

В серой шляпе и в шелковом ходит кашне,

В общей свите коньяк под анчоусы пьет.

Все — рядом с нею: балбес, клоун, даун.

Он среди них, он давно позабыл

Ту развеселую пору, когда он

На перекладине сальто крутил!

И, четвертинку нащупав за шторой,

Дядя Сережа — сосед, старожил,

Вдруг протрезвел: «Кто вы все? Стая, свора!

Нету людей! Был один — тот, который

На перекладине сальто крутил…»

2013

«Был уныл и обычен пейзаж за окном…»

Был уныл и обычен пейзаж за окном:

Месяц — крюк для петли, светофор — как скелет.

Мы на кухне всю ночь просидели втроем:

Я, Володька и он — настоящий поэт.

И, как колокол, били на стенке часы.

Он-то знал, что осталось всего ничего,

Что Володька да я, да дворовые псы,

Что в потемках скулят, будут помнить его.

Он читал им стихи, он с руки их кормил,

И страна, как глухая старуха, сквозь сон

Еле слышит его — нет ни сердца, ни