Я отодвигаюсь от экрана, словно боюсь, что он потребует твердого, однозначного ответа. Будто слышу голос Эсме, такой нетерпеливый, такой радостно-взволнованный, как у Эми, когда она показывала, чему научилась на танцах, или рассказывала что-нибудь интересное из услышанного в классе.

Трудно было поверить так сразу. Ты же понимаешь, правда?

Конечно. Тебе тоже было, наверное, очень тяжело. Я никогда не хотела тебя огорчать, но знала, что придется. Прости, мама. Ты наверняка много плакала из-за меня. Я тоже все плакала и плакала – боялась, что ты мне не поверишь. Ты всегда сердилась, когда думала, что я вру. Тому мальчику мама сразу поверила, а папа – нет. Но потом и он тоже поверил.

На глаза наворачиваются слезы. Я смахиваю их кончиками пальцев, и клавиатура намокает.

Думаю, твоему папе тоже будет нелегко в это поверить.

Он не верит в привидения?

Нет. Но ты же не привидение?

Нет. Я Эми. Мне только маму (Либби) жалко. Ей кажется, что ее Эсме от нее уходит. Я про нее не так все помню, как про нас с тобой. Я люблю ее, но я не совсем ее, не по-настоящему. Понимаешь? Она вроде мачехи из сказок – только не злая и не жестокая. Иначе я бы не выбрала ее себе в мамы.

Понимаю: меня она не выбрала. Дыхание перехватывает. Чувство, что меня предали, совершенно нелогично, но от него никуда не деться.

А почему ты не выбрала меня?

Я тебя не видела.

«Я была занята всякой чепухой», – соображаю. Меня не было рядом, когда я была ей нужна, – так и писали журналисты.

А если бы могла, ты бы вернулась ко мне?

Я уже вернулась. Как только смогла. Я по тебе скучала.

Вижу, как моя рука тянется к экрану, касается его. Я как будто глажу Эми по лицу.

А почему ты так долго не могла понять, кто ты? Говоришь же, что тот мальчик помнил все с двух лет.

Наверное, потому, что у него было больше времени. Он успел привыкнуть. Летчик разбился за шестьдесят лет до рождения мальчика. А я сразу же вернулась. Вот и не понимала, что к чему. В голове было всякое такое, но не подряд, а с большими провалами. Ничего не понятно. Какие-то кусочки до сих пор не вспоминаются.

Я помню, что обещала Либби, помню, что она, может быть, сидит сейчас рядом с Эсме, но не могу удержаться. Мне нужно знать.

Ты совсем не помнишь, что с тобой случилось?

Нет. Мне надо идти. Я…

Жду, кажется, целую вечность. На экране ничего не появляется. Начинаю барабанить по клавишам.

Эсме? Ты где? Эсме?

Может, Либби правда сидела рядом и велела девочке не отвечать. Впадаю в панику. Неужели я упустила эту возможность? Потом думаю, что Эсме могла просто убежать, чтобы я больше не допытывалась о подробностях. О подробностях, которых она не знает.

Несколько раз перечитываю статью о реинкарнации военного летчика. Недоумение родителей по поводу его поведения в точности повторяет рассказы Либби о том, что было у нее с Эсме. А скептический настрой его отца на первых порах очень напоминает мой собственный.

Они тоже списывали все на игру воображения, но уверенность поколебала неизменная точность деталей, которые мальчику узнать было неоткуда. Он знал, что его самолет назывался «Корсар», что снаряд попал в двигатель, точное место, где он разбился. Знал, что авианосец, с которого он взлетал, назывался «Натома» и что бой был над островом Иводзима. Описывал, как его родители праздновали пятилетие своей свадьбы на Гавайях – за пять недель до того, как мать забеременела, – и говорил, что именно тогда выбрал их своими родителями. И звали мальчика так же, как того летчика, – Джеймс.

Сестра летчика поверила в историю мальчика, и родители летчика тоже. Отец мальчика стал изучать эту историю – пытался доказать, что это просто совпадение, но все больше и больше убеждался, что реальность гораздо невероятнее. Наконец он понял, что есть вещи, которые невозможно объяснить. Вещи, о которых никто ничего не знает.

Прочитай я эту историю, как только она появилась в прессе, только отмахнулась бы. Да, необъяснимо, да, интересно, но, в конце концов, это всего лишь история, где все основано на случайности. Теперь же все это кажется мне знакомым и достоверным.

Сходство между этими двумя случаями, возможно, объясняется общими чертами всех опытов реинкарнации. А значит, Эми и в самом деле вернулась. Но, может быть, она просто взяла историю мальчика за образец для собственной, словно в чужую тетрадку через плечо подглядела. Но тогда непонятно, откуда ей известны все детали.

Связь с Эсме оборвалась так внезапно, что я не успела спросить, она ли написала то сочинение и бросила его в мой почтовый ящик. Может быть, это и правда работа моего замутненного горем воображения – просто оно слишком разыгралось, потому что мне очень хотелось верить в лучшее.

Я массирую виски и снова щурюсь на экран. Кошмары у мальчика прекратились, когда ему исполнилось восемь лет, а у Эсме примерно в том же возрасте только начались. Может быть, душа летчика успокоилась, когда кто-то рассказал его историю. А душа Эми – нет.

Добавляю страницу в закладки. Еще один шаг на пути к искренней вере.

Невольно жалею о том, что она не выбрала меня матерью, когда возвращалась. Тот летчик уже не мог заново родиться у своих настоящих родителей, но у Эми, если верить Эсме, такая возможность была. Не сразу, конечно. Зачатие… Нам с Брайаном тогда точно было не до секса. Но разве нельзя подождать? Выбрать момент, чтобы вернуться именно ко мне? Не хочу больше думать, почему она этого не сделала. Отвлекаюсь – ищу на «Фейсбуке» Эсме Лоуренс.

Со своей страничкой девочка так не осторожничает, как со страничкой Эми. Она открыта для всех. Я придвигаюсь ближе. Эсме улыбается со своей домашней страницы, делая руками рамочку вокруг лица. Вид у девочки невинный – невозможно поверить, что она способна играть в такие жестокие и опасные игры, как та, в которую, возможно, играет со мной.

Есть там и другие фото. Вот желтый обруч светится, будто гигантский нимб, над ее головой – она прыгает через него во время школьных спортивных состязаний. Вот она улыбается с каких-то шатких подмостков, цилиндр из серебристой фольги сползает ей на лицо. Вот она, вся мокрая, дрожит на холодном пляже, а вот – задувает свечи на шоколадном торте.

Список друзей длинный: Лара, Олукеми, Ришна, Поппи, Лола, Джош, Итан, Генри, Павел. Сообщения примерно такие, какие я и ожидала увидеть на страничке девочки – почти подростка.

О-бо-жа-ю Райса! Только бы он не уходил из «Холлиоукса»! Только бы не уходил! Я же умру тогда.

Фу! Терпеть не могу банановый вкус, прямо тошнит. А сами бананы люблю.

Новенький мальчик в «Холлиоуксе» – такая лапочка!!! Еще лучше Райса. :-)

Мы на концерте перед каникулами делали сценку из «Мулен руж». Канкан и все такое.