Я хотела лифчик с кружевами и розовые трусики с рюшками, но мама не разрешила. Бесит. :-(

Семья: Либби Лоуренс.

Друзья: Поппи Брюер, Олукеми Шариф, Джош Доббс, Лара Прайс.

Образование: начальная школа Уайтеншо.

Философия: танцуй до упаду.

Музыка: Леди Гага.

Книги: «Скеллиг», «Темные начала».

Телешоу: «Х-фактор», «Холлиоукс», «Хор».

Игры: «Сердитые птички» для Wii.

Спорт: плавание, гимнастика.

Увлечения: степ-данс, пение.

Интересы: развлечения, мальчики.

Все как на ладони: что она смотрит по телевизору, о чем думает, с кем общается, какие планы строит. С помощью «Гугл-карты» я прослеживаю ее путь от Уайтеншо до ворот ее школы.

Ей следовало бы быть осторожнее. И Либби тоже. Кто угодно может зайти на этот сайт, добавить ее в друзья, выследить и напасть. Так и убийца Эми мог найти ее, если бы в то время существовал «Фейсбук». Впрочем, если бы он и существовал, я бы вряд ли позволила Эми туда заходить в таком-то возрасте. Но если бы она им пользовалась, была бы благоразумнее, да и внимательнее следила бы за тем, что дочь говорит и делает, – что бы ни думали об этом журналисты и их читатели.

Беспечность Эсме и свобода действий, которую это дает, злит меня. Девочка сама напрашивается на то, чтобы ее выследили и похитили. От этой мысли я вся покрываюсь мурашками.

Поиск по «Фейсбуку» выдает целую кучу Либби и Элизабет Лоуренс, но среди них нет той, которую я ищу. Во всяком случае, судя по фотографиям. Я кликаю по каждому аккаунту, но они закрыты для всех, кроме друзей. Если Либби, которую я ищу, и есть на сайте, мне ее не найти. «Гугл» тоже не находит.

Она молодая женщина, вероятно выпавшая из социальной жизни, потому что вынуждена растить дочь одна. Интернет мог бы стать для нее источником развлечений, информации, избавить от одиночества. Или она и правда не разбирается в компьютерах, как сказала Эсме, или изо всех сил старается остаться невидимой.

Такая таинственность наводит на подозрения. Не думаю, чтобы в Интернете можно было так тщательно замести следы. Хорошо бы, но вряд ли. По своему большому и горькому опыту я уже знаю, что обвиняющий перст может протянуться и с новостных сайтов и форумов, и стервы-блогерши всегда готовы сплетничать и ненавидеть.

А есть еще эти отвратительные сайты, посвященные нераскрытым преступлениям. Зайдя на один, я сразу вижу целую галерею лиц и среди них – Эми.

Некоторые из остальных лиц мне знакомы по делам, которые тоже гремели в новостях, как и история Эми. Среди фотографий есть черно-белые, зернистые, на которых только и можно разглядеть одежду и прическу жертвы.

Открываю несколько ссылок, ведущих на страницы, посвященные Эми, как сделала бы Либби, если бы искала информацию для Эсме. Но там нет ни одной из тех подробностей, которые известны девочке, – только основные факты, которые тогда вовсю пережевывали в СМИ, да идиотская болтовня людей, которые любят подглядывать за чужой жизнью и сделали своим хобби чужую смерть.

Всю ночь я сижу за компьютером. Жду. В сотый раз пытаюсь отправлять сообщения, но все мои «Где ты?» и «Куда ты пропала?» звучат насмешливым эхом моего крика в парке в ночь исчезновения дочки. Зов вдогонку пропавшей девочке, что растворилась в небесном эфире.

На следующий день – тоже ничего, и на следующий, и после. Я снова в начале – вишу, как рыба, зацепившаяся за крючок. Жду. Жду с нетерпением. Я должна узнать правду.

На четвертый день в дверь звонят. Я вылетаю в прихожую.

Открываю дверь.

– Все в порядке? – спрашивает Джилл.

Совсем забыла! Я же собиралась поехать с ней собирать пожертвования для благотворительной распродажи!

– Ах да, здравствуй. – Я разочарована тем, что это не Эсме и не Либби. – Сейчас. Входи.

Она заходит со мной в гостиную.

– Ничего больше не слышно от этих двух шутниц? – спрашивает она и быстро оглядывается по сторонам, словно желая удостовериться.

– Нет, – отвечаю я, не глядя подруге в глаза. – Ни слова.

– Вот и хорошо. С чепухой покончено. – Джилл кивает, ожидая моего согласия.

Я слабо улыбаюсь:

– Ты меня извини за… ну, понимаешь.

– Все уже забыто, Бет… О господи! – восклицает Джилл, указывая пальцем на компьютер. – Вы только поглядите!

– Да. – Я рада сменить тему; мои мышцы расслабляются. – Новая игрушка. Куда быстрее старого.

– Это хорошо. – Джилл подходит к компьютеру ближе, чтобы лучше разглядеть. – Значит, теперь ты сможешь напечатать объявления о распродаже в рекордные сроки.

– Да.

– А не могла бы ты сделать это сейчас? – Она с надеждой приподнимает брови. – Я бы завезла в библиотеку и сделала копии, когда закончим собирать пожертвования.

Подруга говорит это своим особым «распродажным» тоном – в нем слышится что-то от строгого завуча и что-то от не терпящего возражений командира скаутского отряда. Сажусь набирать объявление. Она охает и ахает за спиной.

– Ты у нас мастер дизайна, а я – королева благотворительных распродаж. Давай-ка попробуем поставить точку после слова «церковь».

Как обычно, объявление получается почти неотличимым от предыдущего, не считая даты. Джилл стоит у принтера. Я беру ключи от машины и накидываю пальто.

– Поторопись, – подгоняет она. – Мы опаздываем. Пусть мы всего лишь добровольцы, но это не оправдание для непрофессионализма.

В машине она все время твердит, чтобы я следила за дорогой, и поднимает крик, если пропускаю поворот. Когда мы выходим, она напоминает, чтобы я не забыла ключи внутри, и советует быть поаккуратнее с коробками и посудой.

Мы сваливаем громоздкие мешки и коробки в дальнем углу церкви. Я сую руку в черный пластиковый мешок и начинаю разбирать одежду. Изнутри тянет застарелым потом, сыростью и пылью – «Eau de Jumble»[9], как говорит Джилл. Пора бы привыкнуть после стольких распродаж, но тошнота опять подступает к горлу.

Я достаю пальто с меховым воротником, отцепляю от него топ в блестках, складываю то и другое вдвое и бросаю на стол с женской одеждой.

– Быстро ты с этим разбираешься, не хуже самих покупателей. – Джилл открывает еще один черный пластиковый мешок, откуда тоже отвратительно воняет.

– Не хочу весь день здесь торчать, – отвечаю я. – Мне надо домой. Куча бумажной работы.

Это даже не совсем ложь, но я на всякий случай прячусь за длинной занавеской в цветочек.

Закончив, мы отходим подальше и разглядываем вешалки с одеждой и столы, заваленные убогими безделушками. Руки у меня стали грязные и шершавые, свитер пропитался «Eau de Jumble».