что ее хватает надолго. Но между убийствами прошло всего четыре дня. И поначалу я решил, что он, возможно, потерял то, что забрал у предыдущей жертвы, поэтому ему захотелось заполучить новый сувенир. Но теперь я сомневаюсь в этом. Он явно специально оставил косу. Но зачем?

– Чтобы покончить со старым и насладиться новым, – говорю я.

Симон ошеломленно смотрит на меня, вынуждая переступить с ноги на ногу.

– Прости. Я не хотела умничать.

– Нет, Кэт, – успокаивает он. – Ты совершенно права. Остается только понять, к какому типу людей он относится. К требовательным аккуратистам или к тем, что с готовностью хватаются за новые идеи. А может, и к тем и другим.

– Требовательные аккуратисты чаще встречаются среди женщин, – отмечает Жулиана.

Я с ней согласна, ведь госпожа Лафонтен явно из этих.

– А мужчины чаще увлекаются новыми идеями.

И это верно. Магистр Томас и Реми могут по несколько часов рассуждать о новых методах строительства и материалах.

– Но у нашего убийцы явно проблемы с женщинами. – Симон поднимает палец, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. – Чаще всего это зарождается из отношений с родителями, а точнее, с властными матерями. Им невозможно угодить. – Он пожимает плечами. – По крайней мере, судя по моему опыту.

Значит, Симон знал свою мать. Хотя бы какое-то время.

– К тому же волосы – не единственное, что забрал убийца, – продолжает Симон. – Он взял и тот предмет, которым воспользовался, чтобы разбить жертвам лицо. Что-то настолько тяжелое труднее спрятать, так что мы, вероятно, найдем эту штуку.

Мне не хочется, чтобы Симон раздумывал о молотке, поэтому я меняю тему.

– Раз он оставил чужие волосы на теле Перреты, можем ли мы связать их с более ранней жертвой? – спрашиваю я.

Симон в отчаянии качает головой:

– Для этого пришлось бы выкопать тело, да и вряд ли бы нам удалось найти связь, если только убийство не произошло совсем недавно.

– Я не припоминаю подобных убийств, – говорю я. – По крайней мере, за последние несколько лет.

Симон пожимает плечами:

– Возможно, преступник лишь недавно прибыл в Коллис или сидел в тюрьме за какое-нибудь другое преступление. Обычно убийство – не первое проявление насилия.

Ни одно из этих предположений не утешает.

– Если он не из Коллиса, что мешает ему переехать в другой город и продолжить там?

– Ничего, – отвечает Симон. – Но если он будет считать, что его не поймают, – что вполне возможно, так как мы ни капли не продвинулись, – то не станет уезжать. Трудно делать какие-то выводы, имея на руках так мало информации.

– Мало? – переспрашиваю я. – Вчера ты говорил, что новое тело даст тебе больше намеков на личность убийцы.

– Так и есть, – настаивает Симон, возвращаясь к своему наброску. – Раньше я лишь предполагал, что убийце не нравится, когда его осуждают или указывают на недостатки, а сейчас я в этом практически уверен.

– Возможно, эти волосы – лишь малая часть тех, что он отрезал, – говорит Жулиана. – Коса толщиной с палец. Когда мама умерла, отец подарил нам всем маленькие косички из ее волос на память. Возможно, у убийцы все еще остались волосы всех его жертв.

– Я подумал об этом, – отзывается Симон, не отрывая взгляда от рисунка.

Я наблюдаю, как он рисует. На самом деле он весьма талантлив. Передаваемые им пропорции верны – да, я много знаю о пропорциях, хотя больше о пропорциях зданий, чем человеческого тела. Так что на рисунке Симона женщина – Изабель – лежит на траве, словно живая.

– Никто не видел Перрету, – бормочу я.

Симон поднимает глаза, а Жулиана перестает перебирать листы.

– Что ты сказала? – переспрашивает он.

Я прикусываю губу на мгновение.

– Я просто подумала, что самая большая разница в том, что убийца оставил Изабель в месте, где ее могли увидеть люди. А Перрету – нет. Возможно, именно поэтому ему захотелось вновь совершить убийство. Он пытается побороть то, что его мучает, но в прошлый раз его триумф увидело слишком мало людей.

Симон кивает Жулиане:

– Отличное предположение. Запиши его.

Хотелось бы мне порадоваться, что удалось внести свой вклад – дважды, – но не очень приятно осознавать, что понимаешь мотивы сумасшедшего.

Глава 21

Через какое-то время убийство поделило жителей Коллиса на три лагеря. В первом обосновались жители богатых районов, которые предполагали, что с ними подобное никогда не случится. И они, скорее всего, были правы: до сих пор жертвами становились бедные женщины, продававшие свое тело. Так что если кто из богачей и переживал, то лишь мужчины, которые наведывались в захудалые районы, чтобы предаться удовольствиям, как Удэн, и то потому, что опасались ложных обвинений.

Во второй лагерь попали проститутки. Через мадам Эмелин Симон попросил их внимательнее присматриваться к клиентам и не соглашаться уходить в незнакомые места. Но большинство из них жили на грани нищеты и вряд ли стали бы отказываться от единственной работы, которая приносит им хоть какие-то деньги.

Ну и, наконец, в третьем лагере оказались любители драм. В святилище все только это и обсуждают. А слухи распространяются так же быстро, как огонь на пшеничном поле, и так же легко меняют направление. Мне даже кажется, что они специально начинают эти разговоры при мне, ожидая, что я подтвержу или опровергну кровавые подробности. Но Симон попросил меня никак не комментировать то, что я слышу, хотя мне не совсем понятно почему, – пока четыре дня спустя Реми не принес записку.

– Ваш убийца снова нанес удар, – заявляет он, размахивая перед нами клочком пергамента, как только экономка Монкюиров провожает его до комнаты Симона.

Листок вылетает у Реми из рук, но Симон подхватывает его и принимается изучать разрыв в верхней части.

– Сорвали откуда-то. – Он пристально смотрит на Реми. – Где ты это нашел?

– Его прибили к двери святилища.

Реми многозначительно смотрит на кровать Симона, стоящую в углу комнаты, а затем поднимает брови так высоко, как только может, как бы говоря: «Серьезно? Здесь?»

– К какой двери? – не отстает Симон.

– Где гвоздь? – вклиниваюсь я.

Реми отступает на шаг от резкого тона Симона, но через пару мгновений возвращается к обычной снисходительной манере:

– Гвоздь, насколько я знаю, все еще в южной двери трансепта.

Симон поворачивается к Ламберту:

– Мне нужен этот гвоздь. И постарайся как можно меньше прикасаться к шляпке.

Ламберт медлит несколько секунд, явно желая узнать, что в записке, но затем вылетает из комнаты, на ходу натягивая перчатки. А Симон возвращается к изучению пергамента.

– Когда ее нашли? – спрашивает он у Реми.

– Она уже висела на двери, когда строители