Дядюшка Зайн уже был на пороге.

— Сейчас посмотрю, мать, — пообещал он. — Ты не бойся, дочка. Все уладится.

* * *

Мабен выступал вслед за старым фокусником. Старик не был магом, Маб видел это еще на предварительном выступлении, когда решалось, кому позволят показать свое искусство с подмостков. Старик был просто очень хорошим фокусником, хотя от старости у него дрожали руки. Он поймал внимательный взгляд Маба и подмигнул мальчишке:

— Одно маленькое заклятие, и мои руки станут ловкими и сильными, как в молодости. Всего на пару часов — но мне хватит. Я получу свою долю аплодисментов, вот увидишь!

Сейчас старик оправдывал свои слова. Зрители хлопали и кричали от восторга. Фокусника не хотели отпускать, но в последний раз раскланявшись, он спустился со сцены. Мабен увидел, что старик задыхается, жадно ловит воздух разинутым ртом, и на его шее страшно набухли вены.

— Что с вами? — бросился к нему Маб. — Вам плохо? Я помогу!

— Нет, — старик отстранил его.

Он постепенно приходил в себя и дышал уже почти нормально. Только руки его снова сильно тряслись.

— Это после заклятия, — пояснил он. — Я плохо переношу магию, потому и перебрался на острова. Неважно, малыш, беги скорей наверх — твой выход!

Мабен взлетел по ступенькам, как по облаку, не чувствуя ног. Странно думать, что кому-то может быть плохо от магии. Он упивался ей, он купался в ощущении силы. Мальчишка показал публике деревянный брусок и едва вытерпел, пока зрители его хорошенько рассмотрят. Магическая формула вспыхнула в его уме и сама сорвалась с языка. Брусок в его руках обратился в яблоко. «Ты молодец! — вспомнил Маб. — У тебя все получится». Он превратил яблоко в хрустальный шар, не удержался, и позволил шару всплыть над ладонями. Зрители бурно захлопали.

Старый фокусник переждал очередной приступ. Ему было очень больно. Старик подумал, что сегодня последний раз выходил на сцену. Без заклятия он не сможет выступать, потому что дрожат руки. А после заклятия ему так плохо, что следующий раз может его убить. Магия — обоюдоострое оружие.

Прежде чем уйти с площади, старик задержался посмотреть на мальчишку.

Мабен что-то шепнул, и хрустальный шар стал радужной рыбой-шаром, ощетинился колючками, захлопал глазами, шевельнул хвостом…

— Удачи тебе, малыш, — прошептал старый фокусник.

Маб гордо улыбнулся публике.

* * *

Начальник тюрьмы переводил немигающий взгляд с одного заключенного на другого. Тот, на ком останавливался начальственный взор, чувствовал себя так, словно ему по лицу возят пучком крапивы. Не смертельно, но очень уж неприятно. Главный тюремщик был слабеньким магом, куда слабее, чем любой из тех, кто стоял сейчас перед ним, но этот единственный прием он освоил в совершенстве. Ссыльные старались не ежиться слишком явно, а в мыслях проклинали начальника тюрьмы.

Если бы их проклятия имели силу, сударь Кааренбейм явил бы собой занимательное зрелище, хоть и недолго. Ему пришлось бы одновременно загореться, задохнуться, замерзнуть насмерть, утонуть, повеситься, стать собакой и совершить еще несколько крайне неприятных, местами неприличных и полностью несовместимых с жизнью превращений. В общем, если бы ножные и ручные кандалы, блокирующие магические способности заключенных, вдруг перестали работать, на месте начальника тюрьмы посреди тюремного двора возник бы локальный катаклизм немалой силы.

Но кандалы действовали. Никто из выстроенных в шеренгу магов не мог совершить ничего. И это была истинная пытка, по сравнению с которой издевательские штучки сударя тюремщика переставали иметь значение.

Полугодовое отсутствие магии воспринималось как удушье, как жажда, как дикий голод. Теперь же ссыльные маги находились в положении голодного, которого дразнят едой — вот она, магия, повсюду, но им недоступна. Близость и недоступность магической стихии опасно раскачивала рассудок. Во время каждого праздника смены сезонов на Тюремном острове обычно один-два заключенных сходили с ума. А на дни после праздника в тюрьме приходился пик самоубийств. Но нужно было еще пережить эти дни. Несмотря на кандалы, ссыльные были опасны, как опасен любой доведенный до крайности человек.

Начальник тюрьмы был человеком душевно неприятным, но вовсе не извергом. Сударь Кааренбейм не издевался над заключенными попусту, и сейчас обжигал и хлестал их взглядом не для собственного удовольствия, а для служебной пользы. Ему нужно было выбить из магов безумные надежды и вбить страх и отчаяние, чтобы сутки проклятого карнавала прошли на Тюремном острове без неприятностей. Всего сутки магии. Но по накалу страстей два дня праздника обычно равнялись всему предшествующему полугодию.

Чутье с самого утра нашептывало Кааренбейму, что в этот раз все будет еще хуже. Оттого начальник тюрьмы был злющий, как бритая лиса на муравейнике.

— Судари маги, — презрительно процедил главный тюремщик.

Слово «маг» в его исполнении звучало насмешкой. Впрочем, слово «судари» — тоже.

— Магия вам недоступна. Вы должны это знать. Именно знать и понимать всеми потрохами, а не просто помнить. Есть среди вас кто-то, кто мне не верит? Кто хочет лично в этом убедиться?

Заключенные угрюмо молчали.

— Попробуйте добраться до меня. Хоть так, хоть магией. Ну, кто? Ты?

Начальник тюрьмы остановил взгляд на бледнокожем северянине, всего месяц как на островах. В точке, куда он смотрел, кожа ссыльного мага стала краснеть, еще чуть-чуть — и будет ожог. Северянин упорно смотрел перед собой. Кааренбейм презрительно усмехнулся.

— Может, ты?

Он хлестнул взглядом соседнего заключенного в шеренге, затем следующего. Краем глаза он заметил движение на левом крае и намеренно повернул голову еще дальше вправо. Сейчас, сейчас глупец бросится…

Длинный и тощий как жердь южанин рванулся к тюремщику со спины. На середине броска он выкрикнул заклятие. Замысел был неплох — превратить собственные руки в живые плети колючей проволоки, захлестнуть ненавистного врага за шею, обвить и дернуть. Но в тот самый миг, когда южанин исторг магический импульс, сработала защита. Заклинание распалось на бессмысленные звуки, а вся его суммарная сила обратилась на произнесшего мага. Ножные кандалы и наручники притянулись друг к другу, и заключенный рухнул на утоптанную землю тюремного двора воющим от боли клубком.

Начальник тюрьмы даже не повернул головы.

— Кто-нибудь еще хочет убедиться? — брезгливо спросил он. — Нет?

Южанин стонал и дергался. Сударь Кааренбейм подошел и остановился в шаге от скрюченного тела, сложившегося пополам — лицом в колени.

— Не шевелитесь, сударь, — посоветовал он. — Через некоторое время заряд ослабнет, и вы сможете отнять руки от ног. И если не повторите попыток практиковать магию, не повторится и экзекуция. Все поняли?

По шеренге ссыльных пронесся тяжелый вздох.