– Ну вот видишь, теперь тебе легче. Элизабет с трудом заставила себя улыбнуться.

– Знаешь, Джонни, пока я здесь лежала, я все обдумала…

– Что, родная?

– Ты должен учиться дальше.

– Ну зачем ты опять об этом? Мы ведь все решили.

– Нет, Джонни. – В голосе Элизабет, все еще слабом, прозвучали твердые нотки. – Я всегда этого хотела, да и доктор Коулмен советует.

– Ты представляешь, во что это нам обойдется?

– Да. Я пойду работать.

– А маленький как же? – нежно спросил он. На секунду воцарилось молчание. Затем Элизабет тихо сказала:

– Все еще может случиться, Джонни.

Дверь тихо отворилась, пропустив сестру Уайлдинг. Она сделала вид, что не замечает заплаканного лица Элизабет, и профессионально бодрым голосом сказала, обращаясь к Джону:

– А теперь, мистер Александер, я позволю вам взглянуть на вашего сына.

* * *

Передав Джона Александера сестре Уайлдинг, доктор Дорнбергер направился в палаты для новорожденных. Они находились в дальнем конце длинного, окрашенного в светлые тона коридора. Это отделение больницы было заново отремонтировано и несколько перестроено всего два года назад и выгодно отличалось от других отделений обилием света и простора. По привычке доктор Дорнбергер останавливался почти у каждой двери и смотрел через ее стеклянную верхнюю часть на ряды крохотных кроваток, где лежали младенцы.

Они выиграли свою битву за жизнь, думал он. Теперь их ждут дом, родительская ласка и забота, а затем школа и потом уже еще более жестокая борьба за свое место под солнцем. Они познают все – радость успеха, горечь поражений. Но пока первый свой бой они выиграли – они живут.

А вот этим, по другую сторону коридора, упрятанным в инкубаторы, не повезло с самого начала. Им предстоит еще нелегкая борьба за жизнь. И доктор Дорнбергер, пройдя мимо общих палат, направился в палату особых случаев. Осмотрев последнего, самого слабенького и крохотного, младенца Александера, он сокрушенно покачал головой и методично, как всегда, написал на карте все необходимые назначения.

* * *

В то время как доктор Дорнбергер покидал палату через одну дверь, сестра Уайлдинг уже вводила Джона Александера через другую.

Как и все, кто входил в палату слабых и недоношенных младенцев, они облачились в стерильные халаты и закрыли лица марлевыми повязками, хотя посетителей от младенцев отделяла перегородка из толстого стекла. Сестра Уайлдинг постучалась в нее, чтобы привлечь внимание дежурной сестры.

– Покажите младенца Александера! – громко крикнула она, чтобы та ее услышала. Сестра кивнула и прошлась по рядам инкубаторов, а затем остановилась и указала на один, слегка повернув его, так чтобы Джону было лучше видно.

– Боже мой! – Этот похожий на тихий стон возглас сорвался с губ Александера совершенно непроизвольно, хотя он готовил себя к самому худшему.

– Да, он очень маленький, – сочувственно произнесла сестра Уайлдинг.

– Но я.., я никогда не представлял, что могут быть такие, – растерянно проговорил Джон, глядя на младенца. Он лежал неподвижно, с закрытыми глазами, и лишь еле заметное колебание крохотной грудки свидетельствовало о том, что он дышит. Он был таким маленьким, беззащитным и жалким, его сын.

Дежурная сестра, увидев замешательство и растерянность Джона, подойдя поближе, стала профессионально объяснять режим ухода, температуру инкубатора и другие подробности.

– Да, да, понимаю, – пробормотал Джон, не отрывая глаз от крохотного тельца. – Он будет жить? – наконец, собравшись с силами, спросил он. – У вас бывали такие случаи?

– Бывали, – серьезно, с сознанием ответственности ответила сестра. Она была совсем юной, небольшого роста, с рыжими волосами, но в ней уже чувствовалась профессиональная уверенность. – И многие из них выживали, если боролись за жизнь.

– А этот.., он борется?

– Еще рано делать выводы, – уклончиво ответила сестра. – Но борьба будет для него нелегкой, – добавила она.

Джон еще раз посмотрел на крохотное личико, тщедушное тельце и вдруг остро осознал, что это частица его самого, его плоть, это его сын, и ему захотелось крикнуть ему: «Ты не один, сынок, я пришел к тебе, я здесь! Вот мои руки, вот весь я сам. Возьми мои силы, мою кровь, мое дыхание, но только борись, только выживи. Я твой отец, и я люблю тебя!»

Джон почувствовал на своем рукаве пальцы сестры Уайлдинг.

– Пойдемте.

Он покорно кивнул и, бросив еще один прощальный взгляд на младенца, дал себя увести.

* * *

Люси Грэйнджер постучалась и вошла. Доктор Пирсон сидел за своим столом, углубившись в бумаги, а в дальнем углу доктор Коулмен проглядывал папку с историями болезни. Как только Люси вошла, он обернулся.

– Я принесла рентгеновские снимки, – сказала Люси.

– Ну и что в них нового? – живо спросил Пирсон, отодвигая какие-то бумаги и освободив место на столе.

– Боюсь, почти ничего. – Люси подошла к негатоскопу, висевшему на стене. Пирсон вышел из-за стола, и Коулмен быстро включил негатоскоп.

Все трое принялись просматривать снимки, сравнивая обе пары. Люси указала место, на которое обратил ее внимание доктор Белл, и высказала свои соображения.

Доктор Пирсон задумчиво потер подбородок и, посмотрев на Коулмена, сказал:

– Боюсь, ваша идея не дала результатов.

– Видимо, нет, – уклончиво ответил Коулмен. Он не забывал, что мнения его и доктора Пирсона относительно диагноза разошлись. Он ждал, что старший врач скажет дальше.

– Но я считаю, что мы поступили правильно. – В голосе Пирсона были знакомые ворчливые нотки, но Коулмену показалось, что он просто хочет выиграть время, прежде чем вынести окончательное решение. «Старик все еще не уверен полностью в своей правоте», – подумал Коулмен.

– Итак, рентгенологи тоже спасовали, – ехидно заметил Пирсон, повернувшись к Люси.

– Да, – ответила она ровным голосом.

– Значит, решать должны патологоанатомы?

– Да, Джо. – Голос Люси прозвучал совсем тихо. На мгновение воцарилось молчание. Наконец старый патологоанатом произнес:

– Вот вам мое мнение, Люси. У вашей пациентки злокачественная опухоль. Костная саркома.

Люси, выдержав его взгляд, спросила:

– Это окончательный диагноз?

– Да. – Теперь в голосе Пирсона не было и тени сомнения. – Я опасался этого уже в самом начале. Я думал, снимки дополнительно подтвердят это.

– Хорошо, – кивнула головой Люси. Мысленно она уже обдумывала, что ей следует делать.

– Когда операция? – спросил Пирсон.

– Завтра утром. – Люси собрала снимки и направилась к дверям. – Надо предупредить больную. Это будет нелегко.