целителей из Гуюэе, трудно отличить добро от зла. Этот трактат не подходит для начинающих. Завтра можешь пойти в библиотеку и одолжить для изучения труды старейшины Таньлана. Пожалуй, они куда больше для этого подходят.

Ши Мэй склонил голову:

— Что касается книг в библиотеке, ученики без учителя могут брать только те, что хранятся во внешней части, а все, что хранится во внутренней части… должно быть согласовано с личным наставником.

Пораженный Чу Ваньнин замер на миг, но потом вспомнил, что прошло довольно много времени с тех пор, как этого ребенка привели в школу, однако из-за слабых природных данных даже самый мягкий и снисходительный Сюаньцзи не захотел принимать его в ученики.

Под ветром и косым моросящим дождем он отвязал от своего пояса нефритовую подвеску:

— Возьми.

— !

— Если люди в библиотеке спросят у тебя пропуск, просто покажи им мой жетон, — велел Чу Ваньнин. — Тебе нужно быть более разборчивым в чтении. Не следует идти по ложному пути только потому, что ты прочитал не ту книгу.

Ши Мэй хотел обеими руками принять эту нефритовую подвеску, но у него в руках было слишком много книг. Взять же ее одной рукой было бы величайшим преступлением, так что, не зная как поступить, он покраснел до самых корней волос. Однако Чу Ваньнин опустился на одно колено, так что в один миг стал лишь немного выше этого юного отрока и, опустив свои длинные ресницы, собственными руками привязал подвеску к поясу Ши Мэя.

Пока он делал все это, выражение его лица было таким же пресным как тогда, когда он поднимал руку, чтобы убрать с дороги «преграждающих путь» дождевых червей.

Будь на его месте любой другой старейшина, он бы никогда не одолжил свой жетон для посещения библиотеки какому-то незнакомому ученику. Таковы были правила.

Но Чу Ваньнин был не из тех, кто живет по правилам.

— Хорошо, — привязав жетон к поясу Ши Мэя, он поднялся на ноги и, опустив мозолистую из-за постоянного ремонта механических стражей руку, сказал. — Пойдем.

— … — юный отрок глубоко вдохнул.

Он и сам не понимал, почему сделал этот глубокий вдох, однако если бы он этого не сделал, то в этот миг какое-то переполняющее его грудь чувство, вероятно, заставило бы его разрыдаться.

На самом деле это было очень обидно.

Будь он прекрасной костяной бабочкой или учеником с низким духовным потенциалом, с ним никогда не обращались по справедливости. Когда-то он считал, что на самом деле это не имеет особого значения и, так или иначе, уже к этому привык. Все эти люди в его глазах были не более чем отвратительными мясниками.

Но сегодня кто-то на самом деле остановился и сказал ему «костяные бабочки — это люди». Кто-то и правда остановился и вот так взял и отдал ему свой жетон, который даже не всякий личный ученик мог получить, просто чтобы он не сбился с правильного пути. И теперь почему-то это сотни раз прошедшее через ковку и закалку[306.3] маленькое сердце так невыносимо болело.

Только сейчас он наконец почувствовал себя очень обиженным за то, что ему уже слишком многое пришлось вытерпеть.

Ши Мэй знал, что он выглядит мягким и вежливым, но на самом деле это всего лишь маска, которую, пережив кризис, он сам выковал и надел на себя.

Теперь он прятался за этой маской, используя мягкость как защиту. Со стороны могло показаться, что он добр и любезен со всеми, но на самом деле никто не мог тронуть его сердце, которое переполняла ненависть к природным врагам племени прекрасных костных бабочек.

Внутри него давно уже не осталось места для теплых чувств и снисходительности, но, мысленно возвращаясь в тот день, когда он писал письмо с просьбой об ученичестве, он все еще помнил, что в каждый штрих его кисти была вложена частица той редкой для него искренности.

Закончив письмо, Ши Мэй повесил кисточку с поврежденными волосками на бамбуковую подставку и еще долго смотрел на нагар от догорающей свечи.

Он чувствовал, что, кроме мести и возвращения домой, жизнь преподнесла ему еще и неожиданный сюрприз. Возможно, такого рода сюрприз был даже немного опасен для него, но в тот момент ему казалось, что капелька нежности не сможет сильно повредить, ведь этому чувству не под силу изменить стремление к великому возмездию, что целиком и полностью занимало его сердце.

И вот теперь, когда Ши Мэй оглянулся, чтобы взглянуть на свою «капельку нежности», он и сам не мог понять, что сейчас чувствует его сердце.

Гнев? Печаль?

Похоже, не все так просто.

Если путь другой, нельзя предугадать, что будет в конце.

Помолчав, Ши Мэй все же нашел в себе силы на полуязвительный комментарий:

— Вот видишь, Учитель, все равно кто ты. Перед лицом судьбы невозможно отказаться от желания бороться до конца. Ты, я, человек, демон —все одинаковы.

Эти слова были так невесомы, что зависший в вышине Чу Ваньнин не мог их расслышать, но когда Ши Мэй произнес их, на сердце у него сразу стало легче.

После этого он отвернулся, встал во главе более чем тысячи прекрасных костяных бабочек и повел их в направлении величественных врат, ведущих в Царство Демонов.

Вернуться домой.

Охраняющий ворота старый демон-привратник, естественно, решил, что тот, кто идет впереди всех, является предводителем, поэтому очень вежливо и почтительно приветствовал Ши Мэя на входе.

— Погодите немного, молодой господин.

— Что?

— В соответствии с родословной и кровным родством все демоны нашего мира делятся на высшее и низшее сословие. Поскольку молодой господин решил вернуться на родину, сначала необходимо проверить его происхождение и узнать клан предков, который примет его после возвращения.

С каменным лицом Ши Мэй ответил:

— Разве все прекрасные костяные бабочки от рождения не принадлежат материнскому клану Гоучэнь Шангуна? Что еще тут проверять?

Старый демон-привратник ответил:

— Материнский клан Гоучэня давно вычеркнут из скрижалей демонических родов. Прежде чем молодой господин и господа, стоящие у него за спиной, вернутся в демонический мир, необходимо определить родство по смешанной крови с представителями других кланов, чтобы вписать ваши имена в их родовой реестр.

Ши Мэй нахмурился. Хотя ему не хотелось утруждать себя этими лишними хлопотами, однако, когда он повернул голову назад, то заметил, что силы Чу Ваньнина были на исходе и неизвестно, сколько еще он сможет продержаться. За спиной Ши Мэя стояло больше тысячи людей, которым