И у черепахи Тошбаки прорезался сочный, как манго, бас. Правда, она не знала, как его употребить. Только в середине двадцать седьмого действия вклинилась в постановку, сыграв короткую, но сильную роль мельничного жернова – когда-то, будучи ослом, его крутил Луций. Потом, разохотясь, спела еще и партию медведя, задравшего, как поминалось в начале, одного скверного мальчика.

А Шухлик, глядя на Севги, так трогательно исполнил арию о свидании с возлюбленной под древом просветления, что сам учитель Диван-биби, обняв маму-ослицу, уронил счастливую слезу.

– Ошик, Ошик, Ошик! – повторял он, качая головой. – Какой влюбленный садовник! У такого и камень расцветет – уродит гальку или щебенку!

Когда опера подходила к концу, рыжий ослик разглядел в кроне дерева просветления едва светящийся прозрачный шар. С последними звуками шар благодарно вспыхнул и растворился среди белых цветов.

Лишь несколько лепестков, не удержавшись, поплыли в воздухе, и так долго не опускались на землю, что Шухлик улыбнулся и закрыл глаза, поняв, – никогда не упадут…

Давно известно – все, чего ты не в силах постичь своим разумом, сразу отвергаешь, считая враньем, обманом или небылицами. В лучшем случае – сказками.

Однако не было еще на свете истории правдивее, чем эта – о скитаниях рыжего ослика.

Попытайся всей душой понять ее. Тогда и поверишь.

Ранним утром Шухлик лежал рядом с белой ослицей Севги под деревом просветления, а чувствами своими они странствовали по Вселенной.

Но это уже другая быль, не для нашего мира! Хотя такая же счастливая.