class="p1">— Нет, — сказал он медленно, как будто говорил с умственно отсталым. — Я побазарил с ребятами из организации Оламона. Никто не слышал, чтобы они собирались ехать к карьеру с ребенком. И самого ребенка тоже никто нигде поблизости ни разу не видел. Так что если Маллен и Гутиеррес где-то и прятали Аманду, то на свой страх и риск. А если они в тот вечер ехали в Квинси, чтобы от нее избавиться, это тоже их собственное предприятие.

Бубба посмотрел на Энджи и ткнул большим пальцем в мою сторону.

— Раньше он вроде посообразительней был, тебе не кажется?

Она улыбнулась.

— Пик умственных способностей у него пришелся на старшую школу, так я думаю.

— И еще, — сказал Бубба, — я так и не смог понять, почему меня не убили в тот вечер.

— Я тоже, — сказал я.

— С кем я ни говорил из команды Сыра, все клянутся и божатся, что не имеют к этой истории никакого отношения. И я им верю. Ведь я страшный мужик. Рано или поздно кто-нибудь проговорится.

— Так тот, кто бил тебя трубой…

— …не из тех, кто убивает регулярно и профессионально. — Он пожал плечами. — Такое у меня мнение.

На кухне зазвонил телефон.

— Кто, черт возьми, звонит в семь утра? — сказал я.

— Кто-то, кто не знает, когда мы ложимся и встаем, — сказала Энджи.

Я пошел на кухню и взял трубку.

— Привет, брат. — Это был Бруссард.

— Привет, — сказал я. — Знаешь, который час?

— Да. Извини, что так рано. Слушай, я на тебя рассчитываю. Очень сильно.

— В чем?

— Один из моих ребят вчера вечером во время преследования сломал себе руку, теперь у нас для игры одного не хватает.

— Для игры? — переспросил я.

— В футбол, — сказал он. — «Ограбления» плюс «убийства» против «наркотики» плюс «нравы» плюс «преступления против детей». Меня вообще-то приписали к автопарку, но, когда дело доходит до футбола, играю за свою прежнюю команду.

— А я-то тут при чем? — спросил я.

— У нас игрока не хватает.

Я рассмеялся так громко, что Бубба и Энджи, сидевшие в гостиной, обернулись и посмотрели с удивлением.

— Это смешно? — спросил Бруссард.

— Реми, — сказал я. — Я — белый, мне за тридцать, в одной руке необратимо поврежден нерв, я футбольный мяч в руках с пятнадцати лет не держал.

— Оскар Ли говорит, ты в колледже выступал в команде по бегу и в бейсбол играл.

— Это только чтобы за обучение расплатиться, — сказал я. — В обоих случаях был запасным. — Я покачал головой и усмехнулся. — Найди кого-нибудь другого. Извини.

— Нет времени искать. Играем в три. Давай, старик. Пожалуйста, умоляю тебя. Нужен парень, который мог бы зажать мяч под мышкой и пробежать несколько ярдов, ну, поиграть немного в обороне. Не засирай мне мозги. Оскар говорит, среди его знакомых ты один из самых быстрых белых.

— Я так понимаю, Оскар тоже там будет.

— Ну да, черт. Только он против нас играет.

— А Девин?

— Амронклин? Это их капитан, — сказал Бруссард. — Патрик, пожалуйста. Не выручишь — мы продули.

Я обернулся в гостиную: Бубба и Энджи смотрели на меня в недоумении.

— Где?

— Стадион «Гарвард». В три часа.

Я помолчал.

— Слушай, старина, если для тебя это важно: я буду фулбэком. Подстрахую, послежу, чтобы тебя не поцарапали.

— В три часа, — сказал я.

— Стадион «Гарвард». Встретимся уже там. — И Бруссард повесил трубку.

Я сразу позвонил Оскару, объяснил ситуацию, и он смеялся целую минуту.

— Он купился? — наконец проговорил он сквозь смех.

— Купился на что?

— Ну, на всю эту лапшу. Я ему навешал про твою скорость. — Он снова громко засмеялся и несколько раз кашлянул. — О-хо-хо, — сказал Оскар, — так он решил тебя раннингбэком поставить?

— Кажется, да.

Он опять засмеялся.

— Ну ты хоть скажи, в чем соль-то, — сказал я.

— Соль вот в чем, — сказал он, — держись подальше от левого фланга, лучше будет.

— Почему?

— Потому что я начинаю игру левым тэклом.

Я закрыл глаза и прислонился головой к холодильнику. Из всех бытовых приборов в данной ситуации именно прикосновение к нему было наиболее уместно. Он был примерно того же размера, формы и веса, что и Оскар.

— Встретимся на поле. — Оскар несколько раз гикнул в полный голос и повесил трубку.

Я пошел в спальню через гостиную.

— Ты куда? — спросила Энджи.

— Спать.

— Что это вдруг?

— Днем важная игра.

— Какого рода игра? — спросил Бубба.

— Футбол.

— Что? — громко сказала Энджи.

— Тебе не послышалось, — сказал я, прошел в спальню и закрыл за собою дверь.

Засыпая, я слышал их смех.

29

Каждого второго в «наркотиках», «нравах» и «преступлениях против детей» звали Джонами, по крайней мере, так мне показалось. Был тут и Джон Ивс, и Джон Вриман, и Джон Паскуале. Квотербек — Джон Лон, по краю поля — Джон Колтрейн, которого почему-то все звали Джазом. Высокий, худой, с лицом как у младенца коп из «наркотиков» Джонни Дэвис при нападении — тайтэнд и сейфети при обороне. Джон Коркери, начальник ночной смены в шестнадцатом участке и единственный игрок в команде, по работе не связанный ни с «нарко», ни с «нравами», ни с «преступлениями против детей», был еще и капитаном. У третьего из Джонов братья служили в том же отделе, поэтому Джон Паскуале играл тайтэндом, а его брат Вик при нападении по краю поля. Джон Вриман — левый гард, а его брат Мел встал в стойку на позиции правого. Джон Лон, видимо, был неплохой куортербэк, но над ним все насмехались из-за того, что все пасы он отдавал своему брату Майку.

Правда, минут через десять я оставил попытки вспомнить, кого как зовут, и решил звать всех подряд Джонами. Пусть поправляют, если надо.

Остальных игроков в нашей команде «защита прав» звали не Джонами, но зато все они были на одно лицо, независимо от роста, веса и цвета кожи. Так выглядит полицейский, так он держится, развязно и настороженно одновременно, таково обычное выражение его лица, в котором угадывается суровое предостережение, даже когда он смеется. Общее впечатление при знакомстве с ними сводилось к тому, что из друга можно в долю секунды превратиться для них во врага. К какой категории отнести человека, им безразлично, и это во многом зависит от вас, но, однажды решив, кто вы такой, они