душевная травма от перестрелки возле дома. А может, ром. Может, дело в том, что чем сильнее я стараюсь отгородиться от травмирующих впечатлений, тем легче зацикливаюсь на пустяках, мелочах, случайно оброненном слове или фразе, которая начинает без конца крутиться в голове. Как бы то ни было, сегодня на детской площадке я нашел истину и ложь. И то и другое одновременно.

Бруссард прав: ничто не работает.

И я тоже прав: фасады зданий, независимо от того, как хорошо они выстроены, рано или поздно рушатся. Тайное становится явным.

Энджи перевернулась на спину и сбросила простыню, закрутившуюся вокруг ступни. Видимо, движение ноги в гипсе потребовало усилий, потому что она проснулась, поморгала, подняла голову, посмотрела на загипсованную ногу, обернулась и увидела меня.

— Привет. Ты что тут… — Она села, почмокала губами и отбросила от глаз волосы. — Ты что тут делаешь?

— Сижу, — сказал я. — Думаю.

— Надрался?

Я приподнял стакан с кофе.

— Не так уж сильно, как видишь.

— Тогда ложись в постель. — Она протянула ко мне руку.

— Бруссард врал нам.

Она убрала руку и с ее помощью села поудобней, прислонившись к спинке кровати.

— Что?

— В прошлом году, — сказал я. — Когда Рей Ликански, помнишь в баре, отодвинул засов и исчез.

— И что?

— Бруссард говорил, что едва его знает. Что будто бы Рей один из осведомителей Пула. Время от времени будто бы стучит.

Энджи потянулась к тумбочке и включила свет.

— И что?

Я кивнул:

— Так… так, может, он в прошлом году оговорился. Может, мы его неправильно поняли.

Я посмотрел на нее. Через некоторое время она протянула руку к тумбочке и взяла сигареты.

— Ты прав. Еще не было такого, чтобы мы кого-то неправильно поняли.

— По крайней мере, чтобы неправильно поняли и ты, и я сразу.

Она закурила, натянула простыню на ногу и почесала под коленом у края гипсовой повязки.

— И зачем ему врать?

Я пожал плечами.

— Вот и я тоже сижу и думаю: зачем?

— Может, у него есть причины оберегать Рея как своего осведомителя?

Я глотнул кофе.

— Возможно, но до чего же удобно, а? Рей потенциально — ключевая фигура в деле об исчезновении Аманды Маккриди, а Бруссард врет, что едва его знает. Кажется…

— Подозрительно.

Я кивнул:

— Немного. И знаешь, еще что?

— Что?

— Бруссард скоро выходит в отставку.

— Когда?

— Точно не знаю. Мне показалось, очень скоро. Сказал, скоро двадцать лет, как он служит, и, как только двадцатилетие стукнет, сдаст значок.

Она затянулась и посмотрела на меня поверх тлеющего огонька сигареты.

— Ну, уходит на пенсию. И что?

— В прошлом году перед тем, как мы полезли на гору к карьеру, ты, помнишь, пошутила.

Она приложила руку к груди.

— Ну, пошутила.

— Si.[72] Сказала что-то типа «Может, и нам пора на пенсию».

Энджи просияла.

— Я сказала: «Может, пора и нам на покой?»

— А он что?

Она подалась вперед, положила локти на колени и задумалась.

— Он сказал… — Она несколько раз, сгибая и разгибая руку в локте, махнула сигаретой. — Он сказал, что не может себе позволить выйти на пенсию. Какие-то у него там медицинские счета надо оплачивать.

— Что-то такое с его женой вроде.

Она кивнула:

— Жена попала в аварию прямо перед свадьбой. А страховки не было. Он сильно задолжал больнице.

— И что стало с этими счетами? Думаешь, врачи сказали: «А, Бруссард, ты славный парень. Забудь о долгах»?

— Сомнительно.

— Чрезвычайно. Итак, один полицейский был беден и врал, будто плохо знает главное действующее лицо в деле Маккриди. Через полгода у него уже достаточно денег, чтобы уйти на пенсию. Ну, положим, не такие деньги, как после выслуги тридцати лет, но столько, сколько получает полицейский после двадцати лет службы.

Энджи с минуту подумала, покусывая нижнюю губу.

— Кинь мне футболку, будь добр.

Я открыл шкаф, достал из ящика зеленую с надписью «Показывался врачам» и отдал Энджи. Она натянула ее, отбросила ногами простыни и оглядела комнату в поисках костылей. Потом посмотрела на меня и заметила, что я тихонько хихикаю.

— Что?

— Ты такая смешная.

Она помрачнела.

— Это как?

— Сидишь в моей футболке с этой гипсовой дубиной на ноге. — Я пожал плечами. — Просто забавно, и все.

— Ха, — сказала она. — Ха-ха. Где мои костыли?

— За дверью.

— Ты не будешь так добр?..

Я принес костыли, Энджи с трудом поднялась, и я следом за ней прошел на кухню. Цифровое табло на микроволновой печке показывало 04:04, я чувствовал утро суставами и затылком, но на способности думать время не сказывалось.

Стоило Бруссарду на детской площадке упомянуть Рея Ликански, что-то у меня в мозгу щелкнуло, внимание вытянулось по стойке «смирно» и пошло беглым шагом. От разговора с Энджи энергии у меня только прибавлялось.

Пока она заваривала себе бескофеиновый кофе и доставала из холодильника сливки, а из буфета сахар, я мысленно вернулся к тому вечеру в карьере, когда, как казалось, мы окончательно потеряли Аманду Маккриди. Я знал: многое из того, что я пытался сейчас вспомнить и проанализировать, сохранилось у меня в картотеке, но к ней я пока обращаться не хотел. Размышления над карточками отбросили бы меня обратно в то положение, в котором мы находились полгода назад, тогда как попытка воссоздать события того времени сейчас, сидя на кухне, могли позволить по-новому взглянуть на привычное.

Похитители тогда потребовали, чтобы деньги Сыра Оламона в обмен на Аманду принесли четыре человека. Почему же все мы четверо? Почему не кто-то один?

Я спросил об этом Энджи.

Она прислонилась к газовой плите, скрестила на груди руки и задумалась.

— Мне это никогда даже в голову не приходило. Господи, какая же я дура!

— Ужасное прозрение!

Она нахмурилась:

— Раньше ты в моих умственных способностях не сомневался.

— Про себя я знаю, что глуп, — сказал я. — Сейчас мы пытаемся понять это насчет тебя.

— Холмы оцепили, — сказала она, — дороги вокруг них заблокировали — и все равно никого не нашли.

— Может, похитителям Аманды сообщили, как можно выбраться. Может, они подкупили кого-нибудь из полицейских.

— Может, в тот вечер рядом с нами вообще никого не было. — Ее глаза заблестели.

— Срань господня!

Она прикусила нижнюю губу и несколько раз подряд подняла и опустила брови.

— Ты так думаешь?

— Бруссард на той стороне сам стрелял.

— Почему бы и нет?! Поди разгляди. Вспышки мы видели, слышали, как Бруссард сказал, что его обстреливают. Но мы его видели в это время?

— Нет.

— Тогда нас туда