нем как о ком-то, чей дом был в общей студенческой комнате в Оксфорде, но, снова увидев его, она изменила мнение. И представила Майкла на фоне старого дома, не очень большого или живописного места с камином, просто старенький домик с множеством книг, которые уже тщательно прочитаны, и, возможно, милый беспорядок старых программок пьес или выставок, которые смотрели и которыми наслаждались, и еще, может быть, заметки для книги, которую он никогда не соберется написать…

А потом она вспомнила, что его работа заставляла его окунаться в мир бездомных подростков и квартир в бетонно-блочных небоскребах, в сферу наркотиков, преступлений и мрачных жестоких молодых людей, и ее мнение о нем еще раз повернулось, как калейдоскоп, переменивший цвета и фигуры, хотя она не была уверена, как распадутся эти цвета и фигуры сейчас.

Она как раз подумала о том, как он отреагирует, если она предложит сделать для них омлет, — время приближалось к семи часам, — когда Майкл сказал:

— У тебя, наверное, есть какие-то договоренности на сегодняшний вечер… Я знаю, что учителям всегда нужно быть на родительских собраниях и всяких таких мероприятиях… Но если нет, я заметил итальянский ресторанчик как раз по дороге. Он выглядел вполне прилично. Если ты не возражаешь против пасты или против того, чтобы провести в моем обществе пару часов…

Приглашение было идеальным: с одной стороны, он вел себя естественно, а с другой — обеспечил ей вежливый способ отказа, который не заставит никого из них чувствовать себя неловко. Фран тут же сказала, что любит пасту.

— И единственное, чем я собиралась заниматься сегодня вечером, — это упаковывать вещи Трикси.

— Мне стоит позвонить и заказать столик?

— Я думаю, не обязательно. У них обычно много посетителей на неделе, потому что готовят там действительно хорошо, но в воскресенье вечером там всегда тихо. Что если я только сполосну эти кофейные чашки, а потом сбегаю наверх, чтобы быстренько освежиться?

Она могла влезть во что-нибудь более приличное, чем древние джинсы и пыльная футболка, которые были на ней, хотя не было необходимости говорить об этом.

— Хорошо.

Он принес свою чашку к раковине, Фран повернула краны и, даже не подумав об этом, потянулась за полотенцем, закрывающим фотографию.

Майкл тут же увидел фото, прочел косую надпись под ним и заметно вздрогнул, как будто кто-то неожиданно посветил ему в лицо слишком ярким светом или как будто его ударили. Франческа, все еще держа в руках полотенце, повернулась, чтобы посмотреть на него. Когда он наконец заговорил, его голос был напряженным и резким и так отличался от его нормального голоса, что казалось, будто какой-то незнакомец занял его место.

— Откуда у тебя это? Фран осторожно сказала:

— Это было среди вещей Трикси. Я нашла сегодня днем. Я не уверена, что с этим делать, я даже не уверена, что я должна вообще с этим что-то делать. — Когда он не ответил, она продолжила: — Трикси довольно много говорила о Лукреции фон Вольф и об Альрауне, пока составляла воедино части исследования, так что эти истории стали мне хорошо знакомы. Но я думала, что многие из них были просто преувеличениями журналистов. Пока я не увидела фотографию, я вообще не думала, что Альрауне на самом деле существовала.

Майкл очень мягко сказал:

— Альрауне существовала. — Его глаза все еще были направлены на фотографию.

Фран не знала, что сказать. Но так как он все еще выглядел потрясенным и потому что они точно не могли притворяться, что ничего не произошло, она сказала:

— Я не знаю, почему это было в вещах Трикси, но не думаю, что это имеет какое-то отношение к ее семье.

— Не имеет.

Выражение его глаз потеплело, и Фран вдруг захотелось приблизиться к нему и обнять его. Чтобы отогнать эту нелепую мысль, она сказала:

— Я думаю, это что-то из того, что она выяснила, да? Я имею в виду… для того, кто интересуется жизнью Лукреции фон Вольф, это должно очень многого стоить.

— Ода.

Фран не представляла, что кроется за всем этим, но было ясно, что что-то все же кроется, и, пытаясь приблизиться к сути, она сказала:

— Э… Майкл, я не уверена, что ты знаешь о Лукреции фон Вольф…

— Довольно много, — сказал он. — Я очень много знаю о Лукреции фон Вольф.

Он остановился, а потом, как будто заставлял себя погрузиться по шею в ледяную воду, сказал:

— Лукреция фон Вольф была моей бабушкой. Я действительно очень хорошо ее знал.

Калейдоскоп снова повернулся, и на этот раз цветные фигуры упали в абсолютно другой, полностью невероятной форме. Его бабушка, думала Фран. Это не может быть правдой. Он не может ожидать, что я поверю этому.

Она сказала:

— Но ты не мог знать Лукрецию. Она умерла больше пятидесяти лет назад. Она умерла в Ашвуде… она убила себя, чтобы избежать обвинения в двойном убийстве. Это легенда… это одно из самых знаменитых убийств этого времени.

— Лукреция не умерла в Ашвуде в тот день, — сказал Майкл. — Когда мне было восемь лет, я сбежал к ней и прожил в ее доме, вместе с ней самой, последующие десять лет.

Глава 27

В конце концов Франческа решила приготовить омлет, потому что удивительные откровения Майкла однозначно помешали осуществиться их идее сходить в ресторан и попытаться съесть что-нибудь, похожее на пищу нормального, цивилизованного человека.

— Прости, Франческа, я не хотел, чтобы это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Нет причин, почему мы все же не можем пойти поесть, — сказал Майкл с сожалением, но Фран тут же ответила, что они, конечно же, не могут никуда идти. Если Майкл думает, что она собирается обсуждать Лукрецию фон Вольф и Альрауне с официантами и другими посетителями, подслушивающими их разговор, то ему следует подумать еще раз.

— Ты собираешься обсуждать Лукрецию и Альрауне?

— Ну конечно, если это не чересчур личное. Ты ешь омлет?

Он поднял перед собой ладони, шутливо сдаваясь, и сказал:

— Да, конечно, я ем омлет.

Когда Фран полезла в холодильник за яйцами и сыром, Майкл спросил:

— Где ты держишь тарелки и ножи? Я накрою на стол.

— В том шкафу. Спасибо. Ты не возражаешь, если мы поедим здесь? Столовая слишком мрачная.

— Ничуть не возражаю, — сказал Майкл, раскладывая ножи и вилки на столе. — Но рассказывать историю своей жизни — это самое личное из откровений. Все равно что рассказывать свои сны.

— Ты забываешь, что я жила с историей жизни Лукреции и с Альрауне с тех пор, как Трикси начала свое