произошло, белый сиф перехватил горящий меч двумя руками, а лицо его утратило всякую скорбь, преисполнившись холодной решительностью.

— Ты, слуга Ненавистного Врага всего живого! — продолжил говорить Кирфаэль. — Ты не вступишь на эту священную лестницу, и не уйдешь отсюда живым!

Феликс увидел, как тени и вправду зашевелились за спиной птичьего воина. Он поднес ржавый меч к уродливому клюву своего стального шлема, туда, где должен быть рот, а затем дыхнул на него огнем. Лезвие вмиг покрыло пламя, только не оранжевого, а белого оттенка.

Больше никто не сказал ни слова. Худой противник Кирфаэля напал первым, и движения его были быстрыми и отточенными. Завязалась схватка, которая не отличалась тем великим размахом, который Феликс ожидал увидеть. Он думал, что битва бессмертных должна была быть более грандиозной, но видел лишь обычное сражение двух мечников, которое выделялось лишь пылающими клинками и умелым искусством фехтования, которое в равной степени проявляли оба противника. Феликс удивился тому, как этому хрупкому, костлявому сифу удается так мастерски владеть полуторным мечом, да еще и с неудобным, по мнению Феликса, шлемом на голове. Но и Кирфаэль не уступал в силе, и тоже ловко уходил от ударов в своих тяжелых латах и белой накидке.

Некоторое время Феликс видел лишь как пылающие мечи рассекают воздух, и порой огненный шлейф вовсе скрывал от него фигуры воинов, а поэтому ему было трудно следить за их битвой. Но тем не менее он видел, что никто из них не показывал усталости, и что самое главное, оба воина сражались не на жизнь, а насмерть, хотя и не в полную силу. Феликс был уверен, что оба они сдерживаются, стремясь нанести поражение с помощью оружия, а не с помощью огня, которым, судя по всему, оба могли управлять. Свирепые удары сыпались один за другим, но никто так и не взял инициативу в битве.

Так прошло несколько минут, пока Феликс не стал замечать, что птичий воин все же начал наступать с большим упорством и брать верх. Его движения были более быстрыми, и сам он постоянно двигался, меняя направление атаки и делая ложные выпады, тогда как Кирфаэль просто стоял на месте, не позволяя своему брату пройти к лестнице. Несколько раз ржавый клинок касался белой накидки, оставляя черные полосы из копоти и пепла. В какой-то момент птичий воин издал пронзительный хрип, и с таким нещадным упорством метнулся на Кирфаэля, что тому пришлось отступить, отражая молниеносные удары тяжелого меча, которые посыпались на него, словно его атаковал не один, а сразу несколько умелых противников.

Эта бешенная атака оказалась фатальной для птичьего воина, ведь Кирфаэль, воспользовавшись секундной заминкой своего брата после очередного удара, смог моментально сократить дистанцию, и схватить рукой шлем противника, как раз в том месте, где была прорезь для глаз. Из-под пальцев белого сифа вырвался огонь, и враг, издав душераздирающий вопль, отпрянул в сторону, схватившись свободной рукой за правый глаз. В этот же момент Кирфаэль снова подскочил, и одним ударом отсек правую руку противника, вместе с его мечом. Еще один страшный вопль наполнил воздух, и брат Кирфаэля упал на холодную землю, где стал извиваться в агонии, словно разрубленная пополам змея. Из его раны хлестала черная кровь, а правая часть его шлема была полностью расплавлена прикосновением белого сифа.

Феликс смотрел, как Кирфаэль поднял свой пылающий меч, а потом обрушил поток огня на тело своего брата. Вместе с криком боли и лязгом корежащегося металла, Феликс увидел, как в небо поднялось черное облако, похожее на рой мелких насекомых, а затем стремительно удалилось, скрывшись за серыми тучами. Как только это произошло, крики стихли, и Кирфаэль убрал огонь.

Перед ним теперь лежали обугленные останки его брата, который свернулся в позу эмбриона у самых ног. Уронив меч, Кирфаэль рухнул на колени, словно в одночасье растерял все свои силы. Его лицо вновь исказила безутешная скорбь, и он рыдая спрятал лицо в ладонях. Но придаваться горю он долго не стал, и вскоре быстро поднялся, бережно взяв на руки обожженное тело брата. И тут Феликс увидел, что сгоревший воин был еще жив. Его шлем полностью расплавился, а волосы сгорели в огне. Вся его кожа походила на корку застывшей лавы, в трещинах которых еще виднелся огонь. Поднеся свою целую руку к лицу Кирфаэля, тот притронулся к его щеке, что-то прошептав себе под нос.

В этот момент земля под ногами Феликса начала меняться, вытягиваясь ввысь, и неся маленького никса вверх, в направлении белых облаков. На короткий миг все скрыла белая пелена, затем Феликс осознал, что это просто воспоминания таким образом стали меняться.

Теперь он видел, как Кирфаэль, неся своего брата на руках, держит путь ко все той же зловещей бледной горе с тремя вершинами, которую Феликс видел ранее. За его спиной были перекинуты ножны с ржавым клинком, а его собственный волнистый меч покоился на поясе. Когда он подошел к подножию горы, то Феликс внезапно обнаружил некоторые отличия с тем, что он видел раньше, когда неизвестный ему воин воскрешал в этом месте Эна. Главным отличием был каменный гроб, который в этот раз находился внутри странной конструкции, похожей на придорожную часовенку. Небольшой оползень продавил ее крышу, и та в некоторых местах растрескалась, но все еще выдерживала вес нескольких тяжелых камней, которые грозились прорваться внутрь и похоронить под собой оставшуюся часть конструкции.

Подойдя к ней, Кирфаэль ударом ноги сорвал тяжелую крышку гроба, а затем одной лишь рукой выволок его наружу, чтобы быть уверенным, что на него не обрушатся тяжелые булыжники. К удивлению Феликса, белый сиф не стал накрывать тела брата крышкой, а лишь уложил его внутрь и встал рядом на колени, поджав под себя ноги. Он так же не стал класть внутрь никакие свертки и святые подношения, да и шепчущей девы у него тоже не было. В гроб он положил лишь свой волнистый меч, а ржавый клинок брата уместил перед собой. Находясь в такой странной позе, он развел руки в стороны и закрыв глаза уронил голову на грудь, что придало ему вид воина, готового принять смерть от рук палача. Феликс вспомнил, что уже видел нечто подобное у себя на родине. В большие города порой заходили шаманы лесных никсов, которые продавали целебные травы и коренья, и порой, в таких же позах, засыпали прямо на улицах. Люди говорили, что так они впадают в транс и бродят по царству снов, но Феликс тогда не верил в