Известия о появлении чумы в Астраханской губернии оказываются преувеличенными; кажется, эпидемия в Ветлянской станице уже прекратилась.

Вчера прибыло в Петербург китайское посольство.

24 декабря. Воскресенье. Вчера поздно вечером получил я шифрованную телеграмму от генерала Кауфмана о том, что афганский эмир выехал из Кабула и просит разрешения приехать в Петербург, чтобы представить на суд русского императора свое столкновение с англичанами. По поводу этого неожиданного известия сегодня мы с Гирсом были приглашены перед обедней во дворец. Решено дать ответ генералу Кауфману в том смысле, чтобы отклонить Шир-Али от его намерения и не усложнять еще более наших отношений, и без того уже натянутых, с англичанами.

31 декабря. Воскресенье. Истекшая неделя, последняя в настоящем году, не представляла ничего замечательного ни в делах политических, ни в обыденной жизни.

Переговоры князя Лобанова с турецкими министрами приведены благополучно к окончанию посредством некоторых неважных уступок, преимущественно редакционных; но турки не решились еще подписать формального акта, а только приняли ad referendum[40], то есть говоря попросту, не смели подписать без окончательного позволения султана и Лейярда. Точно так же и по вопросу о передаче Подгорицы черногорцам пока еще ничего не приведено в исполнение. Между тем сами турки, или, лучше сказать, пособники их в румелийской комиссии, сделали предложение продлить еще на 3 месяца работу этой комиссии, на что все державы охотно дали согласие. Мы согласились с оговоркой, что наша администрация останется в Восточной Румелии до окончательного утверждения и введения выработанной комиссией организации.

В надежде на скорый конец всех проволочек со стороны Порты, генерал Тотлебен серьезно приготовляется вывести остающуюся часть армии из Турции, оставив в Болгарии и Восточной Румелии только «оккупационные» войска. Князь Дондукову даны указания относительно отделения румелийского земского войска от болгарского и заблаговременной замены в первом русских кадров туземными.

На днях получены сведения не совсем утешительные о положении дел в Закаспийском крае. Движения Красноводского отряда в минувшее лето, по-видимому, не произвели выгодного для нас впечатления на кочевое туркменское население. Большие скопища текинцев дерзко подошли даже к нашему Чикишлярскому приморскому посту. Приехавший на днях полковник Генерального штаба Гродеков, отважно пробравшийся из Ташкента до Астрабада, рассказывает, что соседние с Хорасаном туркменские племена сделались крайне дерзкими относительно русских и недавно захватили в плен некоторых наших солдат в окрестностях нового укрепления Чат, основанного Ломакиным при слиянии Сумбара с Атреком.

По поводу этих известий вчера, в субботу, было совещание у великого князя Михаила Николаевича. Кроме меня, приглашены были Гирс и специалисты наши, близко знакомые с азиатскими странами – все трое из Генерального штаба. Пока еще не пришли ни к какому конкретному заключению и положили выждать обещанных Зиновьевым (посланником нашим в Тегеране) обстоятельных сведений, собранных в прошлое лето во время поездки нашего консула Бакулина по северной окраине Хорасана.

Предполагавшееся в прошлую среду совещание по студенческим делам не состоялось по случаю внезапной болезни Валуева. Первая неделя рождественских праздников прошла довольно тихо, по крайней мере в нашем доме, чему отчасти причиной была болезнь дочерей. Только вчера, в субботу вечером, заехал я на полчаса в 3-ю военную гимназию взглянуть, как молодежь чистосердечно веселилась, а сегодня проведем вечер в семейном кругу и будем наслаждаться пением Прянишникова. Так простимся со старым 1878 годом.

4 января. Четверг. Год начался с надежд на мирный оборот политических дел. Во все последние дни, каждое утро, собирались у государя князь Горчаков, Гирс и я в присутствии наследника цесаревича; читали телеграммы князя Лобанова о переговорах его с турецкими министрами и проекты ответов. Посол наш уже теряет терпение; он объявил туркам, что не допускает более споров по статьям, по которым состоялось уже соглашение. По всем вероятиям, на днях договор будет подписан.

На второй день года при докладе моем государь показал мне телеграмму, полученную императрицею от моей старшей дочери из Костромы. Она просит настоятельно разрешения отправиться на Нижнюю Волгу, чтобы от имени императрицы, председательницы российского Красного Креста, помогать больным в местностях, где свирепствует эпидемия, или, как многие ее называют, чума. Императрица пожелала лично со мною переговорить по этому предмету; после обедни и завтрака я пошел к ее величеству и был совершенно успокоен ею: она решила отвечать моей дочери, что не считает своевременным ее предположение и советует ей выждать разъяснения обстоятельств. Надеюсь, что дело тем и кончится.

Вчера, 3-го числа, был во дворце большой обед по случаю годовщины прошлогодних блестящих битв гвардии под Филиппополем. Приглашены были все офицеры Преображенского полка и Гвардейской артиллерии.

Сегодня после моего доклада была встреча на железнодорожной станции великого герцога и герцогини Мекленбург-Шверинских. Прямо со станции отправился я на совещание, назначенное у Валуева по студенческим делам. Мы сидели до шестого часа; говорили много и пришли к решению никаких новых мер не принимать.

6 января. Суббота. Ни вчера, ни сегодня не было дипломатических известий, а потому не было и совещаний у государя. Сегодня утром происходила обычная крещенская церемония; но государь, по нездоровью, не выходил на иордань. К обеду был я приглашен во дворец вместе с несколькими служившими на Кавказе генералами по случаю полкового праздника Кабардинского пехотного полка. Само собою разумеется, что предметом разговора был исключительно Кавказ. Императрица не вышла к столу.

8 января. Понедельник. Вчера был официальный (первый) прием у турецкого посла. Я не счел нужным явиться к нему на поклон; да, кажется, и не я один воздержался от посещения представителя падишаха.

Сегодня утром, во время моего приема в канцелярии Военного министерства, государь прислал за мной. Я нашел во дворце князя Горчакова и Гирса. Мы были приглашены по поводу полученных вчера донесений от генерала Кауфмана, который доставил копии с полученных им писем Шир-Али-хана и генерала Разгонова с пути их из Кабула к нашим границам. Генерал Кауфман придает особенную важность прибытию эмира в русскую столицу и видит в этом факте знамение русского влияния на Востоке. Канцлер и Гирс не разделяют этого взгляда и настаивают, чтобы не дозволять Шир-Али-хану продолжать путешествие.

Я высказал мнение, что можно, конечно, под какими-нибудь предлогами замедлить его путешествие, пока граф Шувалов не выяснит намерений Англии относительно новых границ индийских ее владений, но что было бы[41] невыгодно для нас теперь же безусловно оттолкнуть владетеля Афганистана, кинувшегося под крыло России. Если б мы получили категорическое обязательство от Лондонского кабинета не распространять ост-индской границы к северу от Гиндукуша и сохранить независимость Афганистана, то, конечно, лучше было бы избегнуть всякого нового повода к раздражению нашей соперницы на Востоке. Если же, напротив, окажется необходимым готовиться к предстоящему рано или поздно разрыву с Англией, то было бы нерасчетливо прервать начавшиеся связи с Афганистаном. Так и порешили: не отказывая прямо афганскому эмиру в приезде, предложить генералу Кауфману задерживать его, пока генерал-адъютант граф Шувалов выяснит намерения Англии, особенно же степень достоверности полученного от генерала Горлова известия о предположенной новой границе ост-индских владений до самой реки Аму.