конспирация чаще всего была бы для него просто опасной и подозрительной. И все же он к ней прибегал, изменяя внешность, насколько это возможно, маскируя шрамы, полученные при очередном покушении на него. Самой большой проблемой оставалась необходимость отделаться от персональной охраны. Но и это ему удавалось.

Уже через две недели после его встречи с Зоровым на конспиративной квартире в Латакии они увиделись с Симин в Салониках. У крепостной стены на смотровой площадке, мощенной камнем, с сувенирной лавкой и редкими в межсезонье туристами. Внизу шла к морю улица, такая ровная, втиснутая в монолит серо-бежевых домов, словно волевым усилием раздвинувшая их на одинаково ровное расстояние, да так, что в конце улицы, далеко-далеко, просвет к морю геометрически ровный, как один из переходов от буквы к букве в строчке арабской вязи.

Симин одета была в длинное темно-синее свободное платье, ничуть не похожее на иранский стиль одежды, когда поверх брюк короткий плащик до середины бедра. И без платка, что смутило Мунифа. Толстая бежевая кофта с коротким рукавом выполняла функцию куртки. Однако женщина ежилась на свежем ветру с моря, который пронизывал на башне смотровой площадки. Не согревало солнце, пробивавшееся сквозь дымку над Солониками, хотя Мунифу казалось, что здесь, рядом с Симин, довольно жарко.

Глаза Симин, продолговатые и черные, глядели насмешливо, как и в первую их встречу. Она умела быть властной, несмотря на то что выросла в строгом исламском обществе, шиитском и довольно радикальном.

— Давай пойдем в город, посидим в каком-нибудь кафе. Здесь продувает насквозь. И эти фотографирующиеся туристы… — Симин отвернулась от очередной вспышки фотоаппарата. Две девушки рядом хихикали, громко разговаривали по-французски и фотографировали одна другую.

По дороге к кафе, куда они направились пешком, Муниф старался не касаться рукава кофты Симин, а потому передвигался по узкому тротуару улицы, затененному деревьями, почти что боком. Симин, заметив это, посмеивалась. Пока они дошли, Муниф коротко изложил ей суть дела. Говорили они между собой на арабском.

— Как я думаю, тебе это сложно будет сделать, — подытожил он.

Они уже зашли в небольшое кафе с бело-голубыми клетчатыми скатертями на квадратных столиках. Внутри пахло жареным палтусом и лимоном. Симин села за столик и насмешливо посмотрела на Мунифа снизу вверх. Он все еще стоял, рассматривая улицу через большое окно, украшенное рыбацкой сетью, желая убедиться, что за ними никто не шел. Ничего подозрительного не заметил.

— Если ты считаешь, что я не смогу, зачем ты прилетел в Грецию? — Она взяла в руки ламинированный листок меню. — Есть хочется. Я возьму салат. А ты?

Муниф поморщился, не ответив, и сел. Достал сигареты и положил перед собой.

— Ну хорошо, — Симин снизошла, наконец, до ответа: — Сейчас я тебя обрадую… Пожалуйста, один салат, греческий салат, и стакан воды без газа, — попросила она по-английски подошедшую официантку.

— Чем? Своими пищевыми предпочтениями? — с мрачным лицом пошутил Муниф.

— Отчасти. Если аппетит по отношению к Израилю можно считать пищевыми предпочтениями. А у нас, как ты понимаешь, он волчий. Евреи считают, что года через три они станут воевать с нами из-за нашего ядерного оружия, которое у нас, несомненно, будет. Что ж, они ищут только повод, как и в случае с Палестиной, с Сирией, чтобы напасть на мирных граждан — их обычная тактика на Ближнем Востоке. Они уже втерлись в доверие, а они это умеют, ко многим арабским странам, в особенности в Персидском заливе, и не только. Хотят заручиться поддержкой… Но то, что ты предлагаешь, весьма любопытно. У нас есть масса вопросов к этому человеку — Савойскому. То, что он обретается в Израиле, мы, конечно, знали. Искали уже к нему подходы. Кое-какие наработки имеются.

Муниф хотел узнать, зачем иранцам понадобился украинский олигарх, но промолчал. Кое-какие догадки у него имелись. Он знал одно наверняка: будь ты хоть миллиардер, связываться с персами — дело опасное. Они хорошие воины — это доказала их восьмилетняя война с Ираком, длившаяся на износ обеих сторон. Они злопамятные и прямолинейные. И в этом их сила.

— Хочется его потрясти. — Она потерла узкие ладони с длинными артистическими пальцами. Ей принесли салат. Она стала есть. — Завтра буду в Тегеране, переговорю с руководством.

— Какие сроки?

— Молодец! — похвалила Симин с усмешкой. — Сперва ты сомневаешься, что я смогу, а теперь еще и подгоняешь. Ты весьма последователен.

Весна 2022 года, Израиль, г. Герцлия

Когда-то здесь был греческий портовый город. Илья Савойский любил древности, потому что они имели хорошую цену. Все, что имело цену, привлекало его. Он шутил в кругу семьи, что, дай ему волю, продал бы даже мозаичный пол VI века старинной церкви, найденный при раскопках, и руины Махмиша — древнего поселения.

Его вилла в Герцлии Питуах на улице Галей Тхелет, в приморском фешенебельном районе города. Тут можно отгородиться от мира. Хочешь, в море выходи на яхте, она тут неподалеку ошвартована в марине, хочешь, в бассейне с морской водой отмокай. Тут же небольшой бар, построенный на манер карибского, сделанный из выбеленного солнцем бамбука и покрытый пальмовыми листьями, с вечно торчащим за стойкой барменом в белой рубашке; газон с короткой и жесткой травой, влажной от автополива, по которой так приятно пройтись босиком, ящерицы на теплых плитках у бассейна. Все располагает к отдыху.

Это в Швейцарии или в Австрии Савойский чувствует себя бодрым и деловым, хоть и без ненавистных галстуков — шея слишком полная для удавки, зато в шикарных костюмах, носимых им небрежно, мятых, но стоящих баснословных денег. Он вечно сажает жирное пятно на лацкан пиджака, однако вся эта небрежность в его облике, легкая небритость и неопрятность лишь подчеркивают то, что он богат. Богачи могут выглядеть как угодно, это для бедного человека опрятность — визитная карточка, и лишь в этом он может испытывать во всей полноте чувство собственного достоинства. Для бедного аккуратная одежка (а по ней, как известно, встречают) и надежда на улучшение материального положения, и последний бастион, за стенами которого — нищета.

Но с виллы приходилось изредка выбираться в город. Савойский не любил проводить деловые встречи дома. А в центре Герцлии довольно убого, как в обычном средиземноморском городке, — песчаного цвета дома, порой двухэтажные, утяжеленные по фасадам коробками кондиционеров. Бедная растительность, подсушенная солнцем, скамейки вдоль дороги и старики, старики, старики. В Израиле очень много стариков, словно они все съехались сюда, со всего мира, все евреи. Едут умирать на землю обетованную. На ходунках, с тростью, согбенные, неопрятные, почти как миллионеры, жадно жующие в придорожных кафе — Савойского