Но на фоне большого объёма работ, выполняемом им, эти ляпы были мелки и незначительны, хотя от них периодически страдали другие сотрудники, особенно Платон, с которым у Алексея по работе были частые совместные мероприятия.

Алексей как-то раз взял кипу документов из института, в том числе срочные бумаги лично для Платона, и, не разбирая их несколько дней, провозил в своей машине.

И лишь после настойчивых поисков «по цепочке» Платону удалось найти спрятанный хвост.

Хотя эти ляпы и были неприятны, но вслух о них как-то никто, в общем-то, пока, до поры, до времени, и не говорил.

И только любитель позлословить и посплетничать Гудин придавал им большое значение, за глаза высмеивая Алексея.

Иван Гаврилович, просто как последняя базарная баба, вообще любил с каждым наедине перебрать и перемыть косточки другим сотрудникам.

Он словно действовал по принципу «разделяй и властвуй».

Таким образом, он пытался сдружиться с каждым из них, стать доверенным человеком на почве взаимной неприязни к третьим лицам, которых он просто обсерал с головы до ног, пытаясь поссорить друг с другом, докладывая, что про того плохого сказал другой.

В отсутствие какого-либо сотрудника он поносил того в присутствии окружающих коллег, пытаясь при этом получить от них понимание своих низменных потуг и заручиться их поддержкой на будущее, наивно надеясь, что сказанное останется между ним и его слушателями.

Алексей, к счастью, такими способностями не обладал. Они были для него низки, и он от них был весьма далёк.

Но иногда Алексей из-за обиды на недостаточную организацию работ со стороны Надежды Сергеевны, или неправильные с его точки зрения действия сослуживцев, – делал что-нибудь демонстративно и специально назло.

Так, например, обида Алексея иногда выявлялась в виде говнистости, проявлявшейся при разгрузке большой партии коробок в отсутствие Платона.

Тогда он нарочно этими новыми коробками загораживал ранее разгруженные Платоном, чтобы заставить того позже отработать своё.

Этим он пытался как-то компенсировать себе моральный ущерб за допущенные им и вскрытые на всеобщее обсуждение ляпы и испытанные им неудобства из-за неправильных действий коллег по принципу: мне плохо, пусть теперь и Вам будет нехорошо.

Особенно это касалось Платона, который был единственным сотрудником из всех остальных, кто хоть как-то мог работать на компьютере.

Как-то раз Алексей блокировал паролем доступ к документам Ноны, добившись того, что кроме него никто не смог бы их открыть, тем самым, сорвав срочное печатание важного документа.

Этим он лишний раз продемонстрировал всем свою важность и незаменимость.

У Алексея периодически, всё чаще и чаще почему-то стала проявляться неожиданная черта характера, обычно больше свойственная заносчивым деревенским парням. Он стал попросту гоношиться.

Как же Алексей радовался, когда ошибался кто-нибудь из его коллег.

В такие моменты его лицо просто снисходительно светилось от счастья.

В их фирме, в общем-то, не было стройной системы расчёта оптовых и розничных цен различным ООО и частным покупателям.

Для разных фирм и частных лиц они были различны и часто зависели только от настроения их руководителя Надежды Сергеевны.

Поэтому в её отсутствие, и в отсутствие других знающих сотрудников, Платон несколько раз попадал впросак, называя покупателям не те цены.

И тогда Алексей наедине с Надеждой Сергеевной жаловался на Платона:

– «А Платон продал товар не по той цене!».

На что, правда, следовал неожиданный оптимистический и юмористический ответ начальницы, не желавшей склок в коллективе:

– «А ему виднее!».

Но Алексею этого было мало, и он иногда шёл ещё дальше. Вместе с такой же неаккуратной, как и он сам, Инной Иосифовной он периодически свои ляпы валил или на Марфу Ивановну, или на Платона. Из его уст часто можно было слышать по-детски беспомощное оправдание:

– «А Марфа и Платон не сделали…!».

Хотя перед этим их никто о каком-то деле и не просил.

От такой несправедливости и обиды обязательная Марфа Ивановна периодически пускала скупую старческую слезу, затаив бессильную злобу на Алексея и Инну, часто также просто подставлявшую её.

Платон же на это смотрел по-мужски, проще, и по-философски. Но со временем его жалость к пожилой женщине и терпение лопнули, и он принял меры.

Как специалист по оптимизации производственных процессов, как признанный методист по обучению правильному и рациональному труду, он решил положить конец такой вопиющей несправедливости и вывести бессовестных лицемеров и лжецов «на чистую воду».

Он предложил заказ/задание давать в письменном виде, с указанием для кого, что и сколько собирать, и по какой цене продавать.

Надежда Сергеевна с радостью поддержала это предложение находчивого работника и своим устным распоряжениям положила конец намечавшимся распрям в коллективе.

Этим удалось покончить с необоснованными упрёками и найти истинных «виновников торжества» – Инну и Ляпунова-младшего.

Истинные бракоделы сразу оказались у всех на виду.

Попытки Алексея свалить всю вину с себя на другого человека, очевидно, имели под собой «глубокие исторические корни».

Видимо в детстве, или в семейной жизни, Алексея часто тыкали носом в его недоделки. И с этим своим комплексом он пришёл на работу, пытаясь отыграться на нерадивых коллегах.

При случае, стараясь это делать корректно и тактично, он первым тыкал носом своих сослуживцев в, якобы, их недоделки и ляпы, – видимо органически боясь аналогичной реакции с их стороны.

Это доставало не только Платона и Марфу, но позже и Надежду Сергеевну, и, скорее всего, Гудина, чему Платон, правда, не был свидетелем.

Но Платон не поддавался на провокации и не опускался до Гудинских пакостей негодного мальчишки.

Алексей очень любил поесть. Но эта его любовь к плотскому характеризовалась не объемом съеденного и частотой приёма пищи, а даже наоборот, только самим процессом.

Питался он нерегулярно, бессистемно, хаотично, и даже беспорядочно, в смысле непорядочно.

За обеденный стол Алексей садился как-то полу боком, закинув ногу на ногу, низко наклоняясь над ним, безжалостно сжимая свой живот и пах, словно боясь впустить и упустить.

Широко расставленными локтями он словно защищал свою территорию – зону питания, как бы отгораживаясь от внешнего мира, на который он, в общем-то, по большому счёту, плевал, словно не допуская до своей кормушки окружающих.

Ел он с видимым и слышимым удовольствием: лячкая и чавкая, при этом ещё и громко сопя.