А к себе склоняюсь нежнее, треплю по кудлатой головке и дрожащим от волнения и узнавания голосом бормочу в слезах:

Счастливчик! Это ты! Ты еще не ведаешь. Но именно ты среди всех здесь сидящих первым будешь остужать уже испорченные набухшими сосудами и подагрическими наростами разгоряченные ноги в прохладной японской воде! — не слышит.

Слышишь? —

Не отвечает.

Ты меня слышишь? Ты меня слышишь? Ты меня слыыышииииишь?! —

Господи, он меня не слышит и не отвечает! Прямо как в случае с теми отлетающими или возвращающимися мертвецами, жаждущими и ненаходящими способа сообщения с оставленными ими на время здесь земными нечувствительными родственниками. Ну да ладно. Потом все узнает, поймет и вспомнит меня и мои провозвестия. Прощай, милый! Прощай до встречи в далеком невероятном и немыслимом еще будущем! — шепчу я с неслышимой дрожью и слезами в голосе. Да, если бы подобное было возможно, то ценность всех наших позднейших приобретений возрастала бы неимоверно. Может, и хорошо, что подобного нам не дано, а то не вынесли, не перенесли бы подобного счастья.

Но чего я здесь не смог обнаружить, так это крапивы, которую мы во времена моего военного детства, расчесывая до крови и гнойных волдырей обожженные ею по локоть тоненькие детские ручонки с бледной беззащитной кожей, собирали охапками для изготовления нехитрых крапивных щей. Я пытался объяснить своим временным знакомым, зарисовывал специфический контур ее листьев, рассказывал о страшных последствиях неосторожного обращения с ней — нет, не знают. Да и много другого характерно-нашего не знают. Не знают, например, про жидомасонский заговор. Может быть, евреев у них и масонов не водится в таком количестве, как у нас, или вообще не водится. А может быть, своих заговоров столько, что один лишний вряд ли может поразить воображение и вызвать какое-то особое ожесточение по отношению к нему.

Но я катился среди всего знакомого, не вспоминая отсутствие отсутствующих мелочей либо наличие мелочей чужеродных. Душа моя парила в безвоздушном пространстве некоего умопостигаемого Родного (с большой буквы). На память приходили памятные до слез слова и мелодии знакомых с детства песен:

О чем поют перепела в пшенице? —

О том, что будет урожайный год,

Еще о том, что за рекой в станице

Моя любовь, моя любовь живет.

Мы с ней в одной, одной учились школе,

Пахать и сеять выезжали с ней,

И с той поры мое родное поле

Еще милей мне стало и родней.

Или:

Поле, поле — золотая волна,

Зреет пшеница,

Рожь колосится,

Песня вдали слышна.

Да.

И еще почему-то вспомнилось совсем другое, может быть, не к месту, но, очевидно, каким-то образом связанное со всем этим, коли вспомнилось и выплыло. Вот оно:

Когда Мадонна по Японьи

Плыла на еле видном пони

Я вам рассказывать не буду

Как ее приняли за Будду

А вот возле города Орла

Ее приняли за орла

Причем, двуглавого

Вообще-то в Японии царствует геронтократия. Всем известны тутошние традиционные уважение и почитание старших как более знающих и имеющих большие права и в простых разговорах, и в принятии самых серьезных ответственных государственных решений. Это, естественно, создает определенные трудности в социально-общественной жизни и общий тонус напряжения. Хорошо, когда возраста партнеров соответствуют распределению их социальных ролей, должностей и компетенций. В Японии каждому своего заслуженного надо долго заслуживать и дожидаться.

В то же время в западной и особенно американской модели жизни доминирует, наоборот, возрастной расизм — презумпция преимущества молодости, энергии и здоровья. То есть молодость, которой и здоровье и энергия принадлежат по естественному природному праву, как бы получает через то и социальное преимущество, принимая вид доминирующей идеологической установки. Процветают наиразличнейшие виды и способы мимикрии старых и стареющих под молодых и вечномолодых. Старение — реальная социальная и экзистенциальная проблема нынешнего общества. Стареть начинают же сразу после подросткового возраста. На борьбу с этим и в помощь сопротивляющимся брошены огромные деньги. На потребу этому развита мощная, разросшаяся и все разрастающаяся до неимоверных размеров индустрия — от всевозможных омолаживающих курортов до косметики, питания и хирургии. Собственно, старение стало трагедией и самой молодости, понимающей свою мгновенность и завтрашний, удручающий и обессиливающий уже сегодня проигрыш. Бороться со старостью начинают в детстве и не кончают никогда. Только разве когда проигрывают окончательно. И парадоксально, что окончательно проигрывают в самом начале. То есть как только возникает мысль о возможности окончательного проигрыша, тут же и проигрывают. Единственным средством, вроде бы снимающим это несоответствие возрастов, является компетентность, профессиональная компетентность. Она может одолеть молодость. Но естественно, только в пределах профессиональной деятельности и активности. Отсюда и фетишизация работы. Существует, конечно, еще один, исполненный восторга и отчаяния способ — просто упиваться выпавшим мгновением. Обычно в своей реальной жизненной практике, требующий постоянных значительных душевных усилий, дабы не потускнеть, он ведет к своей логически-завершающей, венчающей наркотической подпитке. Подпитке, все время эскалирующей и под конец, собственно, единственно и составляющей наполнение момента, отрицающего время.

Но ничего, вскорости, по-видимому, предвидится наш реванш. О, как я его ожидаю — с каким восторгом, блаженством и злорадством! На реванш — нас, пожилых и умудренных людей. Собственно, эта экспансия молодежи и особенно подростков есть просто случайный результат определенных социально-исторических условий. Чтобы противостоять довлеющей нынешней общественной жизни моде и не быть обвиненными в привычном всегдашнем старческом брюзжании на грани утери интереса к жизни и связи с ней, мы должны быть предельно аргументированы в ее описании и противостоянии ей, а также корректны в использовании терминов. Что мы и пытаемся делать. Посему данная часть моего повествования будет несколько суховата и терминологична. Но так надо. Так нужно для нас для всех. Так нужно для истинности предстоящего момента, ясность представления о котором облегчит его собственный торжествующий приход и смягчит жесткость удара для непредполагающих и все еще упивающихся своим нынешним торжеством безрассудных. Так вот, нынешний феномен подростковой культуры есть просто результат послевоенного бума рождаемости, когда среди почти полностью истребленного войнами и революциями взрослого поколения объявилось безумное количество детишек. В непривычно долгий мирный промежуток человеческой истории их количество безмерно превысило полувырезанные, полу просто так уничтоженные предыдущие поколения. Со временем, естественно, акулы рынка и шоу-бизнеса обнаружили, что эти бедные и плохо воспитанные подрастающие захватчики жизни являются неплохой, даже замечательной покупательской массой. Бедные родители, не чая души в своих новых детках, не жалели для них ничего, благо благосостояние во многих развитых странах западного мира пошло резко вверх. Кстати, и события 68-го года были во многом связаны с перепроизводством молодежи, чувствовавшей себя обиженной, обойденной, обманутой среди мира, где властные высоты и посты по тем временам принадлежали еще не им. Ну вот и стали им принадлежать. И что хорошего?!