Уц что-то невнятно бормотал в полудрёме, ворочаясь тревожно.

– Мне интересно.

– Тебе всё интересно, – усмехнулся Горан. – Клюв, – обратился серьёзно, – почему ты не сбежал от Зуха сюда, в укрытие?

– Пытался один раз, но… побоялся, что они обнаружат меня. У Хадуга и Мирны маленькие дети. Иногда я приходил за лекарствами, предупреждал о пылевых ловушка браконьеров.

– Зух бил тебя?

– Редко. Чаще дубинку прикладывал его беззубый брат. Или Масляк.

– Почему? – Горан скрестил руки на груди. – Почему вы расставили ловушки на крадушей?

– Эти ловушки предназначались косулям. Вы угодили туда волей случая.

– А Эфа, Уц?

– Они скрывались от гончих. – Клюв сел, всматриваясь в спящие тела бывших узников. – Уц с братом обокрали казначея Клеты, потом лавочников. Про Эфу ничего не знаю. Даже под розгами не вскрикнула ни слова. У неё болезнь. Я встречал таких в доме ипата: в детстве их поят отравой змеядов и получают молчаливых слуг. Думаю, она прислуживала где-то, пока не попалась на глаза гончим.

– Но она говорит, – напомнила Злата. – Редко и всё же…

– Всё же она – крадуш, – рассудил Горан, – с вами зелья непредсказуемы.

– Да, – кивнул Клюв. – Эфа рассказывала мне о маме. Трагедия… Браконьеров коробило от её немоты – решили отпустить, но Масляк прознал, что за крадушей могут щедро заплатить. Потом схватили Уца, вас. Зух искал выгодного покупателя.

Горан поёжился от воспоминаний плена, интересуясь:

– Зух вышел на змеядов?

– Да. Вы в розыске. Стоило только шепнуть в толпе, и…

– Таких врагов сложно обмануть, – сокрушался кудесник.

– Клюв, пойдём с нами, а? – предложил Тами обещанием невероятного приключения.

– Куда?

– В твердыню. Ты столько всего знаешь. Разве у тебя нет мечты?

Клюв натянул плед до подбородка:

– Есть, как у всех.

Эфа вновь закашляла. Исмин бредила во сне. Злата шепотом рассказывала Горану, чем Мирна лечила девочек: травы, каменные порошки, амулеты.

– Она поможет им. Я знаю, – уверил Клюв, мысленно вступая в битву со страхом.

Дети притаились в тепле, кожей впитывая защищенность прочных стен, пахнущих опилками и горечью смолы. Где-то снаружи шумел ветер, убаюкивая сомкнуть веки и забыть о тревогах. Тишина воцарилась в волшебной обители. Белки, взмахнув пушистыми хвостами, пробрались по ступеням мимо неподвижных подростков в дупла. Воркование птиц стихло. Покой укрыл одеялом снов.

Ночью возвращалась Мирна: поила Эфу отварами, втирала мази и меняла повязку на руке Исмин. Девочки с трудом осмысливали происходящее, сморенные недугом. Крадуши спали, не ведая переживаний вдали от жестокости и преследований. А Горану вновь снилась Башня Воспитанников, его комната. Он смотрел сквозь решётку окна на альтургов, поражаясь близости чуда. Громкий хлопок двери заставил птиц испуганно вспорхнуть в грозовое небо. Горан обернулся. В его комнату со скрежетом ворвались тени многоликих…

Дни потекли размеренной чередой. Опасность погони миновала, и крадуши покинули мрак укрытия, вновь радуясь солнцу, шуткам и горячей еде. Каждый пытался себя чем-то занять. Вещи были выстираны, дом вымыт, убран двор. Исмин помогала собирать Мирне травы для лекарств, обучалась врачеванию. Злата сидела с детьми. Малыши Мирны привязались к хмурой девочке – Злата, окруженная их звонким щебетанием, стала понемногу отдалять панцирь недоверия, забывая о шрамах, гончих и змеядах. Уц не отказывал ей в помощи, с хмурым видом, но принимая участие в шалостях братьев малышки Эли. Эфа шла на поправку, по-прежнему мало разговаривая. Даже Мирна не смогла помочь: несколько слов в день – всё, на что были способны поврежденные голосовые связки Эфы.

Скучать Эфе не девал Тами. Он шутливо прозвал её Рыбкой, а себя – Цепким Крабом, умеющим часами рассказывать о сущем пустяке. Тами бывал везде и всюду. Ходил с Клювом охотиться на перепёлок. Пилил с Уцем сухие деревья. Носился по степи с детьми Мирны, распугивая мышей и птиц. Любопытное личико Тами гримасничало в каждом мероприятии. Вернувшийся из Клеты Хадуг взял на себя львиную долю внимания, но вскоре Тами опять начал виться хвостом за Гораном, неимоверно раздражая его докучливым повторением «ничегошеньки» и «трепещите». Единственным местом, где кудесник мог отдохнуть от бесконечного стрекота Липучки, стал лазуритовый пруд. Тропы к нему вились по скользким камням, но тишина того стоила. Горан брал с собой книги, блокнот, чернильную спицу и скрупулезно выводил линии маршрутов, пока удочка ожидала клёва.

Хадуг, в свои тридцать пять лет поседевший до макушки, пережил не одно нападение змеядов и покушение гончих. Он пообещал ребятам помочь добраться до Клеты и сесть на корабль. Талая унесёт их в Шерт за два-три дня. Мирна отговаривала от путешествия: «Настала зима. Оставайтесь сколько нужно. Вы ещё дети – гонитесь за мифом, который в действительности окажется руинами».

От путешествия отговаривала и Ализ. Иногда Горан спорил с ней, иногда соглашался, но чаще – грустил, когда образ ворожеи исчезал с тенистой поверхности пруда. Их общение возвращало его в стены Башни, на лучезарные улочки Янтарного града, по которым они бродили, смелые и наивные, – окрыленные предчувствием великого будущего, чудесных открытий и грандиозных свершений.

***

– Я теперь придумываю сказки. – Злата с улыбкой метнула взгляд на истрёпанные книги возле детских кроваток. Мальчишки крепко спали, Эли кривила во сне бровки. – Уже все прочитала.

На Злате вновь синело платье, подол которого она аккуратно починила цветными нитками. Детская напоминала драконье яйцо, увитое вьющимися растениями. С потолка свисали огневики и радужных цветов птички. Горан устало приблизился и опустился на скамью рядом со Златой:

– Они привязались к тебе.

– Я стараюсь помочь Мирне.

– И ты привязалась к ним. Злата… – Горан настойчиво смотрел в глаза. – Тебе известно не хуже меня.

Она не злилась на его предупреждение, скорее – печалилась.

– Им не грозят ужасы. Я ведь желаю добра. Это только мои мучители. – Она сжала ладони напротив груди, всматриваясь в безмятежные лица детей. – Остип бредил моими сказками. И Азар. Я часто придумывала им небылицы, а они верили. Но потом…

– Появились многоликие? Братья видели их?

– Все видели. Все, кто жил рядом.

Эли беспокойно открыла глаза. «Ш-ш, спи, звёздочка». Злата погладила девочку по бледной щеке. Эли беззвучно зашевелила губами, почесала лобик и сонно сомкнула веки.

– Пойдём, Горан. В дереве уже, верно, погашен свет.

***

Ночью Горана разбудил плач. Он открыл глаза, всматриваясь в синеву тлеющего шара в изголовье. Жалобные всхлипы тонули в полумраке стен. Возле постели Златы стояла босоногая Эли. Она тянула Злату за руку, испуганно призывая: