— А эт завсегда, юн спадин! Тётя Урсула не даст умереть от жажды.

И она сунула руку в мешок под козлами, между прочим, предназначенный мне, и вытащила из него бутылку. И это было не местное пойло, а земное шампанское. Неужто эта тётка уже успела порыться в вещах. Помня её прошлое в роли ландскнехта — запросто.

За этой бутылкой последовали ещё три, как раз по одной на каждого пассажира. Одну я взял и зажал в руках. Вторую пришлось сунуть в пальцы неподвижной Катарины.

— Лукреция, — тихо произнёс я, протягивая третью волшебнице. — Я ручаюсь за неё. Мы были в одной постели, и я жив.

Магесса сперва поглядела на бутылку, словно не понимая, что от неё хотят, и только потом взяла. Она вздохнула и повернула голову в сторону удаляющейся мастерской. Узенькие улочки и невысокие рабочие домики ремесленно слободы, сливались в некий затейливый калейдоскоп. Везде виднелись работающие женщины, несущие горшки, корзины и мешки. Все они с неодобрением провожали фургон, заставляющий их прижиматься к стенам. В этой тесноте с ним тяжело разминуться.

В какой-то момент Лукреция подалась поближе к борту, со скрипом стиснутых зубов глядя на благообразную женщину, которая помахала нам вслед рукой. Казалось, от той ненависти, что излучала волшебница, можно дозу радиационного облучения получить.

— Гайнас, — процедила она ругательство, означающее старинное название гиены. То есть, ночной падальщицы. А я вздохнул, хороший у меня коллектив подобрался, дружный, весёлый, приветливый, и тараканы у них как на подбор — культурные, образованные, послушные. Ведьма, которая ни с кем разговаривать не хочет, да ещё и шпионка. Храмовница, которая почему-то могла меня разорвать. И до кучи тётка-ландскнехт без каких-либо комплексов. А если вспомнить другие встречи, то ещё и наивная до неприличия Клэр. Пожалуй, только леди Ребекка отличается умом и сообразительностью, но ей палец в рот не клади, откусит как шоколадку, а потом ещё и повесит на суку.

В общем, добрый женский коллектив.

Оторвавшись от проклинаний старушки, Лукреция начала крутить фольгу на горлышке бутылки, разрывая ту в клочья.

— Нет, не так! — закричал я, когда волшебница впилась пальцами в проволоку.

Женщина остановилась и, сверкая глазами, поглядела на меня. Я же взял свою бутылку и сунулся к заднему борту, для чего пришлось облокотиться на колени Катарины, но тут уж можно не комплексовать, раз назывался любовником, буду вести эту линию до конца. К тому же такие планы я имел, но сначала надо выяснить, почему меня могли выпотрошить, а то против ножа презервативы не помогут, знаете ли.

Бутылка оказалась за пределами фургона, и я быстро её откупорил. Пробка с громким хлопком вылетела куда-то вверх, из горлышка полилась пена, а проходящая мимо мастерица чуть не выронила тюк с тканями, наверняка думая, что это выстрел. Естественно, мне помахали вслед кулаком.

После этого я сел на место и дождался, когда прогремят ещё три выстрела. Шампанское пить пришлось прямо из горлышка, и я пожалел, что нет ведёрка со льдом, ибо оно было тёплое. И ради этого можно побыть прогрессором — дать этому миру холодильники.

— Ну что девушки! За знакомство! — громко произнёс я. — Меня зовут Юра! Едем к старой баронессе в незваные гости.

— Лукреция да Бэль.

— Катарина да Мария да Шана-ун.

— А я тётя Урсула.

— Вот и перезнакомились, — ухмыльнулся я, когда барышни приложились к горлышкам. В общем, мне нужно шпионить за ведьмой, а ведьма будет шпионить за мной. То ещё веселье.

Город потихоньку удалялся от нас, съедаемый по кусочку низкими холмами. То один откусит от Галлипоса дольку, то другой. Вскоре и весь он скрылся из виду, вместе со своими храмами многочисленных богов, замками и усадьбами знати и теснящимся друг к друг другу двухэтажными домиками горожан. С рыжей черепицей на остроконечных крышах они казались неким антуражем для сказки типа «Золошок», «Красавчик и чудовище», «Бременские музыкантши» и «Красный колпачок».

Небо быстро портилось, его затягивало тучами, а деревья, ютящиеся между распаханных полей предсказывая скорый дождь. И в сырости мне меньше всего хотелось ехать, особенно если непогода затянется на несколько дней. Ещё со срочки ненавижу раскисшие дороги, прилипшую к сапогам жирную грязь, промокший насквозь комбинезон и испачканный до самой башни танк. Ненавижу ошмётки грязи и грязные брызги, вырывающиеся из коллектора системы охлаждения, оседающие на лицо тонким слоем и стекающие чёрными каплями за шиворот. Ненавижу само слово «грязь». Неважно, в каком она виде, жидкая, засохшая или замёрзшая.

А пока что сухая дорога тянулась изогнутой серой лентой между зелёными возвышенностями, как молния курточки между тугими женскими прелестями.

Тряхнув головой от такого сравнения, а они с увеличением срока пребывания в этом мире приходят всё чаще и чаще, я перевёл взгляд на своих спутников, наткнувшись на то, с чем сравнивал холмистую местность, ибо приписанная к нам волшебница горделиво щеголяла весьма аппетитным видом, открывающимся в неглубоком декольте. Несмотря на выпитое шампанское, градус дружбы не пошёл вверх, лишь снизил остроту взглядов. Ну а игристое однозначно признали неплохим «пойлом» для богатеньких неженок, и что хмельная жжёнка всё же лучше. На что мне осталось пожать плечами, ибо указанное зелье всего-навсего местное бренди и не всегда дотягивает до земного по качеству, хотя у знатных леди оно может быть действительно коллекционным, даже будучи сделанным из груш, яблок или ежевики.

Телега мелко тряслась на дороге, и только вещи в мешках под пятой точкой амортизировали вибрацию. Катарина избегала глядеть на волшебницу, достав сейчас небольшой молитвенник с рукописным текстом. Но в содержимое не всматривалась, а держала книгу в руках, словно желая что-то этим показать. Что-то похожее на: «Я человек. Я не зверь». При этом храмовница перехватила мой взгляд в сторону декольте, а потом недовольно покосилась на свою грудь, несколько уступающую в размерах имуществу магессы. В итоге Катарина ещё сильнее насупилась.

Лукреция же нервно кусала губы и постоянно поглядывала на удаляющиеся холмы. При этом крутила в руках какую-то булавку, словно не могла найти выход из какой-то сложной ситуации. Но свою историю рассказывать не спешила, обмолвившись, что так приказал магистрат. Мол, нужно оказать содействие.

А Урсула молча сидела на козлах, изредка вздыхая. Бутылки от выпитого она убрала себе, сказав, что в хозяйстве пригодятся, когда настоечка дома подоспеет.

В общем, угрюмая поездка. И вино закончилось. Чтоб как-то скрасить сложившуюся обстановку я начал ковыряться в выданной мне торбе, которая на поверку оказалась обычным солдатским вещмешком, с каким прадеды на войну ходили. Шампанского там, разумеется, больше не было. Зато нашёлся тряпичный мешочек с обычной карамелью. Это предназначалось для подзарядки моего сопроцессора, который с аппетитом вампира-сладкоежки уплетал углеводы из крови, превращая их с помощью катализа в необходимое для работы электричество. Помимо сказанного, там оказался большой зонт ярко-оранжевого цвета, словно его сшили из спасательного жилета. И надо сказать спасибо, что он не розовый, так как от наших аналитиков-культурологов всего можно ожидать. Они серьгу мне в ухо уже вставляли. Но с самим зонтом товарищи всё же угадали.