Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сэр, они же не могли за ночь с 8 на 9 обеспечить скрытный подвоз к порту крупных сил и тем более концентрацию транспортов. Как так вышло, что мы не знали? — Несколько разгорячено выпалил Фом.
— Ровно так же вышло что враг, по всей видимости, знает о наших пакетных боевых планах. — Не изменив тона повествования, словно не заметив эмоций офицера, продолжил Рузвельт.- Сейчас эти вещи уже не имеют никакого значения, ответ на эти вопросы искать не нам. Наши тревоги должны лежать в иной плоскости. — Взгляд его прошел по подчинённым и те несколько встрепенулись. — Надо сегодня ночью, под покровом шторма атаковать Лимингтон, а затем идти курсом на Толедо попутно стремясь уничтожить корабли противника.
— Сэр, другие отряды участвуют? — Лейтенант Джестер, как самый старший по возрасту, выглядел спокойнее всех.
— Увы, но с ними связи нет, а радиоэфир, несомненно, прослушивается. Однако в нашей рискованной затее поучаствует авиация нацгвардии и армии. Если кратко — бой у Кливленда был не единственным для наших летчиков, потерь за день они понесли очень много, и нанести визит вежливости канадцам им необходимо. Вопрос чести. Сопровождать сквозь бурю их будут наши всепогодные «Каталина» и «Кочевники». Остается надеяться, что хотя бы линию специальной телефонной связи канадцы не прослушивают и наш план для них все еще тайна…
— So, what’s the plan, sir? — Кеннеди смотрел на командира горящими глазами. Идея ударить врага посильнее в больное место звучала достойно. Отмщение обязательно должно было настигнуть агрессора…
После полуночи на продуваемой злым ветром пристани в Пут-Ин-Бэй на острове Южный Бас было очень людно. Все жители острова, а это без малого почти две сотни человек, со скудным скарбом в руках мокли в очереди на посадку на борт транспорта «Эри». У трапа и уже на борту корабля их встречали матросы с фонарями в руках — они направляли людей, помогали тем, кто постарше. Разговоров слышно не было, только изредка один молодой матрос спокойно просил не задерживаться и скорее проходить на борт. За спинами людей в очередь уже становились бойцы береговой охраны, вернувшиеся с заданий на острове — они выводили из строя маяк, телефонную станцию, хранилище топлива, минировали вспомогательный склад боеприпасов флотилии и делали еще много чего дабы усложнить жизнь захватчикам американской земли. Только все думали не об этом — мысли были обращены к нежданной войне, пришедшей в их дом и уже разрушившей устоявшиеся обычаи их жизни… А набирающий обороты ветер всё чаще бросал в лица людей тяжелые капли воды — не то дождь начинался, не то ветер срывал верхушки волн.
Где-то посреди очереди стояли четверо — муж, жена и двое детей. Эту молодую семейную чету знали все на острове, да и за его пределами их сложная для непривычного американского уха славянская фамилия была кое-где известна. Гейченко. Русская семья — статный красивый мужчина-поэт и музыкант Сергей, его прелестная черноволосая жена-певица Настя и двое чудесных детей — Федя и Марфа. Их выступления радовали осевших в Мичигане и Огайо русских иммигрантов и американских ценителей русского искусства. Пока отец укачивал испуганную дочь, мать, державшая за руку сына, устремила взгляд к водной глади, туда, где на фоне всполохов далёких молний удалось заметить военные корабли. Они удалялись прочь от острова. Они шли в сторону Канады. Война оказалась так близко. Когда-то, еще несмышлеными детьми Сергей и Настя уезжали вместе с родителями прочь от войны гражданской, прочь от опасности и смерти. Судьбе же хотелось дать им это испытание, так же как и их родителям. Прерывая всенарастающий гул ветра и шелест волн, женский голос завел незнакомую песню, разливая тяжелую русскую тоску:
— Те, кто за тенью уходят в неизвестность,
никогда не смотрят назад,
потому что боятся увидеть глаза
тех, кто остался на месте.
Море, давай,
поднимай сокрушительный вал!
Пусть от ветра вминается грудь,
под ногами ломается твердь,
пусть беснуется молнии медь,
и сжимает объятия спрут.
Ничего ведь
не может быть
страшнее и хуже
глаз тех,
кто остался на суше…
Те, кто за тенью идут в неизвестность,
обручены с бездной,
по ним отзвонили колокола.
Им же тесно, им тесно
в обёртке телесной,
и вся земля им мала.
На берегу ветшают дотла паруса.
На берегу ржавеют во сне якоря.
Не оборачивайся, моряк,
не смотри в живые глаза
мои,
в них жалость и страх,
в них старость и прах,
а ты-то, а ты обручён с бездной.
Шторм впечатлял, он был не столь грандиозен как памятная буря 13го года, когда утонуло много кораблей и людей. Но сейчас всё начиналось очень похоже — ветер 50 м/с, волны три метра, и дождь вместо снега. Позади ударного соединения остались острова Басс, транспорт «Эри» и один из бронекатеров оставшийся сопровождать корабль с людьми до Сандаски. За спиной остались первый день войны и первые его потери. И вся природа грохотала и гневалась, изливала слезы, на грешную землю стремясь смыть людскую печаль. Многие американцы в тот миг благодарили небеса за выпавший шанс. Нет, дабы не только лишь смыть свою кровь, но и пролить вражескую в тот миг когда он ослеп и утратил часть своих сил…
Ударный отряд из четырёх кораблей крепко держался за этот шанс и стремился использовать каждый миг благословенного шторма с пользой. Но тревоги все же были. Идущий полным ходом восьмидесятиметровый «Вайоминг» отчаянно заливало большими волнами с носа до самой кормы. Но он был приспособлен для океана, так что озеро ему было по плечу. Младший товарищ флагмана — пятидесятиметровый «Икарус» тоже строившийся для большой