Мы очень сблизились. Его бывшая жена Синтия собралась в Нью-Йорк с сыном Джулианом, и Джон попросил нас с Тони сопровождать их в поездке в Америку. Мы отправились туда на старинном роскошном корабле SS France – это был последний рейс судна из Саутхэмптона в Нью-Йорк. Большинство участников моей группы вместе со своими половинками присоединились к нам. Надо сказать, пассажиры корабля относились к нам свысока и насмешливо. Каждый раз, как я проходил мимо, богатые американские гранд-дамы цедили сквозь зубы: «Считается, что он знаменитость, но лично я никогда о нем не слышала». Если честно, волосы у меня тогда были ярко-зеленого цвета, в чемоданах лежали шокирующие наряды от дизайнера Томми Наттера, так что вряд ли я мог пожаловаться на отсутствие внимания – как позитивного, так и негативного. Еще хуже эти дамы стали ко мне относиться, когда однажды во время игры в бинго я переволновался и что было мочи заорал: «БИНГО!» Позже я выяснил, что на борту SS France о победе принято сообщать скромно и с достоинством, тихо произнося: «Хаус». Но нет, дорогие леди, не так учат играть в бинго в Пиннере.

Мне было все равно. Я наслаждался жизнью: играл в сквош, ходил в кабаре на чудовищные шоу, которые почему-то всегда заканчивались зажигательным исполнением «Хава Нагила». Где-то на полпути в Америку мне позвонили с суши и сообщили, что наш последний альбом Caribou, впущенный в июне 1974-го, стал платиновым. А я уже работал над следующим. Берни написал серию текстов о первых годах нашего сотрудничества: просто рассказал нашу историю в хронологическом порядке. Получилось замечательно – песни о том, как пишутся песни. О том, что вначале они были никому не нужны. О моей идиотской попытке самоубийства на Ферлонг-роуд. И о наших особенных отношениях – эта песня называлась We All Fall In Love Sometimes. Она очень порадовала меня, потому что все в ней – чистая правда. Я не был влюблен в Берни физически, но я любил его как брата: он был мне самым лучшим, самым близким другом.

Писать музыку на эти стихи оказалось еще легче, чем обычно. И это было очень кстати, потому что музыкальным залом мне разрешали пользоваться только раз в день, пару часов, пока народ обедал. Остальное время зал оккупировала штатная классическая пианистка. Я приходил, она освобождала мне место, не очень удачно пытаясь изобразить доброжелательность, а затем поднималась в комнату ровно надо мной и немедленно начинала стучать там по клавишам. Иногда к ней присоединялся оперный вокалист – звезда уже упомянутого кабаре. И я два часа сидел за роялем, пытаясь заглушить их музицирование. Так был написан альбом Captain Fantastic and the Brown Dirt Cowboy. Я сочинял одну, а иногда и две песни в обеденный перерыв, под аккомпанемент страдалицы-пианистки над моей головой. И свою музыку мне приходилось запоминать – у меня с собой не было магнитофона.

В Нью-Йорке мы остановились в отеле «Пьер» на Пятой авеню. Люкс Джона Леннона располагался прямо над моим. Он собирался дать нам послушать черновой вариант своего нового альбома. Более того, он хотел, чтобы я сыграл оттуда две песни: Surprise Surprise и Whatever Gets You Thru The Night. Вторая, на мой взгляд, тянула на хит – это стало ясно после того, как мы поработали над ней два вечера в студии «Рекорд Плант Ист» неподалеку от Таймс-сквер. Звукоинженером по сведению там был Джимми Иовин, который позже стал одним из крупнейших музыкальных магнатов в мире. Но Джон занимался сведением сам, причем работал очень быстро. Многие думают, что Джон Леннон проводил века в студии, экспериментируя со звуком, и в качестве примера приводят альбом Sergeant Pepper и песню Strawberry Fields. В действительности же он работал чрезвычайно быстро, иначе ему становилось скучно – такой подход полностью совпадал с моим. Мы закончили, и я был абсолютно уверен, что песня займет первое место в чартах. Джон возражал: сольные синглы Пола занимают первые места, и Джорджа Харрисона, и Ринго тоже – но только не Джона Леннона. Я предложил побиться об заклад: если песня выходит на первое место, Джон выходит со мной на сцену. На самом деле, я хотел посмотреть, как он играет вживую, ведь с тех пор, как распались «Битлз», он почти не выступал, может, пару раз на благотворительных концертах, и только.

Надо отдать Джону должное: когда песня вышла-таки на первое место, он не отказался от выполнения моих условий. Даже после того, как съездил с Тони в Бостон и увидел, во что ввязался. Тогда на поклон я вышел в чем-то, напоминающем коробку шоколада в форме сердца, и в накидке сверху. Джон повернулся к Тони и спросил:

– Черт подери, это что, сейчас так выглядит рок-н-ролл?

Он сыграл с нами в Мэдисон-сквер-гарден на День благодарения в 1974 году, но при условии, что Йоко там не будет: они все еще не общались. Конечно, Йоко все равно явилась – это было очень в ее стиле, – но Тони сделал так, что ее место нельзя было видеть со сцены. До начала шоу она послала Джону гардению, и он прикрепил ее в прорезь для пуговицы. Он сильно нервничал – не знаю, может, из-за цветка, а может, и потому, что не знал, как его встретит публика. В любом случае он казался немного испуганным и попытался было вытащить Берни с собой на сцену, но тот категорически отказался: Берни всегда ненавидел быть в центре внимания, и даже отчаявшийся «битл» не мог заставить его передумать.

Честно, впервые за всю свою карьеру я услышал такую овацию, какую устроили зрители, когда я объявил, что сейчас выйдет Джон. Шум не смолкал очень долго. И я точно знал, что они чувствуют. У меня самого, как и у всей группы, голова шла кругом. Наверное, это была высшая точка нашей карьеры – стоять на сцене рядом с таким человеком. Мы спели три песни, и Джон ушел. Потом вышел на бис, на этот раз с Берни, и они оба трясли бубнами под нашу песню The Bitch Is Back. Это было потрясающе.

После концерта за сцену пришла Йоко, и в конце концов мы все оказались в отеле «Пьер» – Джон, я, Йоко, Тони и Джон Рид. Мы сидели в баре и выпивали как ни в чем не бывало, как вдруг из ниоткуда материализовался Ури Геллер, подошел к нашему столу, начал гнуть вилки и ложки, а потом читать мысли. Странный выдался денек. Но все это привело к воссоединению Джона и Йоко, рождению Шона – моего крестника – и к семейному гнездышку в Дакота Билдинг. Я искренне радовался за Джона, хотя, если честно, для семейного гнездышка подыскал бы что-то другое. Здание и правда мрачное, такая уж у него архитектура – от одного взгляда мурашки бегут по коже. Неслучайно Роман Полански решил снимать «Ребенка Розмари» именно там.

Записывать альбом Captain Fantastic было так же легко, как сочинять. Сессии прошли влет: летом 1974 года мы приехали на ранчо «Карибу» и записали все песни по порядку – как будто рассказали нашу с Берни историю. Вдобавок мы сделали пару синглов – кавер Lucy In The Sky With Diamonds, где Джон играл на гитаре и пел бэк-вокал, и Philadelphia Freedom – одну из немногих песен, текст которой я попросил Берни написать специально. Обычно он просто писал то, что хотел, – мы выяснили, что не способны сочинять на заказ еще в те времена, когда безуспешно пытались продавать песни Тому Джонсу или Силле Блэк. Но здесь был другой случай. Билли Джин Кинг попросила меня написать гимн ее теннисной команды «Филадельфия Фридом». Я не мог отказать – Билли Джин вызывала у меня искреннее восхищение. Мы познакомились год назад на приеме в Лос-Анджелесе, и вскоре она стала одной из моих ближайших подруг. Возможно, такое сравнение прозвучит странно, но мне казалось, что они с Ленноном чем-то похожи. Оба целеустремленные, великодушные, любители посмеяться, и оба чувствовали, что с помощью своей популярности способны изменить мир к лучшему. Джон участвовал в политических движениях, Билли Джин была феминисткой и страстным борцом за права сексуальных меньшинств: она отстаивала интересы женщин не только в теннисе, но и в спорте вообще. Сегодняшние звездные теннисистки должны кланяться ей в ноги за храбрость и силу духа – выиграв US Open, она подняла голову и прокричала: «Вы будете платить женщинам те же призовые деньги, что и мужчинам, или в следующем году я не играю!» Да, я обожал Билли Джин.