полушарии. На самом деле добыча составила 48 702 кита. То есть в отчет пошло меньше одной особи на каждые 17 истребленных. Они же убили 3212 южных гладких китов и сообщили о четырех[98].

В 1969 году, стоя на палубе промыслового судна, которому по плану полагалось в ближайшее время прекратить работу, Питер Маттиссен своими глазами увидел, что на самом деле стоит за цифрами отчетов и квот, то есть что в реальности означает охота на китов, когда человечество уже вступило в космическую эру. Китобоец W-29, на котором находился Маттиссен, вышел из южноафриканского порта Дурбан под командованием капитана Торгбьорна Хокестада. Судно принадлежало Union Whaling Company, которая к тому времени «изнывала без китов». Вот что писал Маттиссен:

Синие киты, гладкие киты, горбачи – все они в этих морях уже почти исчезли, и убивать их было нельзя. Кроме того, запрещалось добывать финвалов к северу от 40-й параллели южной широты, но, по словам местных китобоев, ни японцы, ни русские этих законов не соблюдали[99].

Мышцы китов предназначались на корм для кур и свиней; кровь, внутренности и кости шли на удобрения; кашалотов добывали в основном ради жира, добавляемого в моторное масло, зубов и креатина, который использовали как ароматизатор при промышленном производстве супов. «Ничто не пропадает зря, – писал Мэттиссон, – кроме самого кита».

Днем раньше шесть судов Объединенной китобойной компании добыли 15 кашалотов. Но некоторые еще остались, поэтому до завтрака принадлежащий флотилии самолет-разведчик начинает кружить над двумя группами китов, которые находятся километрах в трех друг от друга, двигаясь в общую сторону. По радиосвязи корабли получают точные координаты местонахождения китов и данные о направлении их движения. За 1965 год эта же компания добыла 3000 китов, на следующий год – только треть от того числа; нынешний год, 1969-й, должен был стать для нее предпоследним: владельцы приняли решение выжать из флотилии все, что только удастся, прежде чем она начнет больше тратить на топливо, гоняясь за китами, чем сможет выручить, продавая их жир и туши.

Прибыв на место, указанное пилотом, корабль приступает к поискам там, где самолет уже ничем не может помочь, – глубоко под водой. Корабельные эхолоты обнаруживают кита, плывущего на глубине в 300 метров. Теперь судну остается только следовать за ним, пока тот не всплывет, чтобы вдохнуть. Особого терпения не нужно. Хотя обычно киты способны задерживать дыхание почти на час, «на этот раз», как узнает Маттиссен, «будет намного меньше из-за паники животного, которое знает, что его преследуют». Он высказывает предположение, что киты сейчас обмениваются тревожными сигналами. Помощник капитана отвечает: «Против нас у них нет шансов».

По радио пилот и капитаны нескольких кораблей договариваются, распределяя китов между собой. По постановлению Международной китобойной комиссии, убивать кашалотов длиной меньше 10 метров запрещено. Разумеется, определить точные размеры кита на глаз весьма затруднительно, поэтому ошибка в полметра-метр не считается, все продумано и предусмотрено. При добыче животных длиной менее оговоренного предела китобоям грозит штраф – 30 британских фунтов за кита. Убитый кит стоит раз в десять дороже.

Несколько китов выныривают одновременно. Выстрел гарпунной пушки – и через три секунды после того, как 80-килограммовый гарпун вонзается в кита, внутри него взрывается граната. Весь корабль содрогается, когда раненое животное, метнувшись прочь, натягивает линь, как струну, и только размещенная под палубой огромная пружина амортизирует его мощные рывки. Кит крутится и бьется, заливая горячей кровью поверхность моря. Его рывки по-прежнему чрезвычайно сильны, и люди стреляют по нему второй гранатой. На этот раз киту конец, и его тело теперь в распоряжении китобоев.

«Яркое пятно расплывается на морской глади, такое огромное, такое густое, что, кажется, его уже не смыть никогда, – говорит Маттиссен. – Кровь, которая изливается из ран кита, насыщенно-красная, как у всякого зверя, но в морской воде она становится ярко-алой, как краска, и ее количество кажется немыслимым».

Радист с усмешкой подтверждает, что убитый кит недотягивает до нужного размера. Проходит всего 11 минут после первого выстрела, и охота уже начинается снова. Капитан Хаакестад сообщает Маттиссену, что, когда в следующем году компания наконец закроется, он и его помощник собираются обзавестись продуктовым магазином где-нибудь в пригороде. А море, по его словам, он никогда не любил и скучать по нему не собирается.

В 1972 году советский морской биолог, специалист по китообразным А. А. Берзин выступил с предостережением, что, «если не ввести строжайшие международные ограничения, последствия для кашалотов северной части Тихого океана могут стать фатальными»[100]. В том же году ООН призвала к прекращению истребления китов. Принятый вскоре Соединенными Штатами Акт по защите морских млекопитающих в итоге положил конец работе последней в США китобойной станции, а уполномоченные от США в составе Международной китобойной комиссии впервые предложили установить всеобщий мораторий на добычу китов.

Мораторий так и не был принят. Члены Комиссии от СССР и Японии проголосовали за увеличение квот на добычу. В 1974 году страны – участницы мирового китобойного промысла доложили о добыче 21 217 кашалотов[101].

К тому времени из-за ясно наметившейся тенденции к вымиранию китов международное сопротивление сделалось заметнее. Страны, отказавшиеся от китового промысла, стали все решительнее выступать за его ограничение.

Однако Международная китобойная комиссия, не привыкшая к ограничениям, в 1977 году проголосовала за увеличение квот по добыче кашалотов с 12 676 до 13 037 – подозрительно точные цифры, не правда ли? Ученые, сотрудничающие с Комиссией, рекомендовали добычу 763 кашалотов в северной части Тихого океана. Комиссия увеличила эту цифру до 6444, то есть более чем в восемь раз. В тот год на специальном заседании Комиссии мировые эксперты так и не смогли привести точных данных, сколько же всего кашалотов осталось в мире. Стало очевидно, что все, как казалось ранее, тщательно рассчитанные квоты, в сущности, представляют собой, говоря ненаучным языком, полнейшую чушь.

В 1979 году Международная китобойная комиссия наконец проголосовала за мораторий на все основные разновидности китового промысла[102] – результат этот был столь неожиданным, что удивил даже самых пламенных борцов за защиту китов.

Месяц спустя Советский Союз запросил разрешение на добычу 1508 самцов кашалотов и получил отказ. В тот год страна доложила о добыче 201 кашалота. Цифра относительно скромная, но кто знает, сколько на самом деле китов было убито.

В 1982 году Комиссия приняла резолюцию, что с 1986 года все квоты на все виды китов на 10 лет обнуляются. Большинство стран, до тех пор занимавшихся китобойным промыслом, вскоре прекратили его. Однако резолюция – это не закон, ее соблюдение – дело добровольное, и она оставляла немало лазеек.

Убийство китов в промышленных масштабах и предоставление ложных данных продолжаются и