– Ну и что, что страшненький? Для семейных отношений в самый раз. Вот лев – царь зверей, но для домашнего зверушки вряд ли годится.

– Фу, как скучно!.. Нет, я его даже и разглядывать не стала. Вы же знаете, я мужиков меньше пятьдесят четвёртого размера вообще не воспринимаю. Был бы мужчина размера «икс-икс-эль» – другое дело, а этот даже до «икс-эля» не дотягивает.

– Ну как же это ты? – засокрушалась Акулина и поинтересовалась о своём: – Лысый хотя бы?

– Не-а, лысины точно нет. Бобрик.

– А нос у него какой? – с надеждой в голосе спросила Даша.

– Вроде как курносый.

– Вот ужас-то! Ну нет в жизни счастья! Почему в одном мужчине не может уместиться и голос, и внешность, и воспитание? Если красивый, то эмоционально чёрствый. А если из Управления, то курносый.

– Да, – согласилась Жанна. – Принц не может быть маленьким и курносым.

– Почему это? – удивилась Тамара. – Очень даже может. Какая может быть связь между носом и королевской кровью?

– На кой мне эта голубая кровь и белая кость? Принц для меня – не наследник престола, а соединение лучших качеств, олицетворение вселенского мужского начала…

– Тьфу ты, ну ты, то начало, то конец, а кто слушал – молодец… Не о том вы думаете. Ветер у вас в головах, вот что.

Эти разговоры окончательно доконали бы Полину, но тут зазвонил телефон. Кто говорит? Он! Полина чуть трубку из рук не выронила. И не потому, что услышала любимый голос, а потому, что Сергей Иванович звонил… от её начальника. Это Он сидит у начальника! «Махонький, серенький»? Да что б вы понимали, любительницы павлинов!

Полина схватила отчёт и помчалась в кабинет начальника, сшибая всех и вся на пути, чтобы только услышать своего Сергея Ивановича. Её в нём уже ничего не могло разочаровать, каким бы он ни был. Напротив, она ещё больше влюбилась, когда его увидела, а когда этот недосягаемый в своей красоте человек стал её хвалить, что она составила такой доскональный отчёт по списанным за прошлый год документам, даже растерялась. Воображение Сергея Ивановича поразила эта то и дело вспыхивающая нежным девичьим румянцем барышня, так что он даже отважился пригласить её на обед в рабочую столовую. Любовь выскочила, как в подворотне выскакивает убийца, и поразила их сразу. Обоих! И у него, и у неё возникло ощущение, словно они давно копили чувства именно друг для друга, словно любили они друг друга уже давно, даже не зная друг друга.

Естественно, это известие скоро дошло до архива, и все его обитатели по очереди сходили в столовую, чтобы увидеть предмет Полининых воздыханий.

– Мужик, как мужик, – пожала плечами Вика.

– А тебе чего надо? Нынче «мужик-как-мужик» – самая редкая разновидность мужчины, – сказала Тамара. – Все ж теперь с какими-то наворотами да прибамбасами. Декоративные какие-то, как предметы интерьера.

– А мне он почти понравился, – призналась Даша. – Вот хоть и курносый, а есть в его профиле этакая какая-то выразительность.

– Да, – согласилась Клара. – И рука у него такая, как на картинах Карла Брюллова.

– Жалко, конечно, что он без лысины, но ведь облысеть никогда не поздно, – вздохнула Акулина и поинтересовалась у Клары. – А как развивается твой роман с этим… ну, у которого рука как на рисунке Альбрехта Дюрера?

– Да ну его! – помрачнела та. – Разочаровал меня до невозможности.

– А чего так?

– Он в носу постоянно ковыряется. Это такой-то рукой! Как на рисунке самого Дюрера… чёрными и белыми чернилами… на синей бумаге… И вот её обладатель весь вечер телевизор смотрит и в носу роется! Говорит: «А чё такова-та? Меня же никто не видит». А я, получается, уже ни в счёт? Да чёрт со мною, но зачем же такой рукой в носу ковырять? Такая рука – и в носу!

– А нос у него какой? – спросила Даша.

– Нос, как нос. Я носами не интересуюсь…

– Ох, девки, не о том вы думаете! – снова по-матерински вздохнула Тамара Самокатова. – Мечтаете непонятно о чём. Руки, лысины, носы… Это мужикам такая дурь простительна, потому что они в каком-то своём измерении живут, а уж нам-то надо более реалистично на жизнь смотреть.

– Дай нам помечтать! Поумнеть и превратиться в скучных кошёлок мы всегда успеем. Это от женщины никуда не уйдёт.

Наверняка, многие помнят, как в годы Перестройки советская участница телемоста Ленинград – Бостон в программе Познера сказала во всеуслышание, что у нас-де в Союзе секса нет. Типа нас другим способом делали, нежели остальных людей. Тогда многие переполошились: как же мы так отстали от всего мира-то! И не абы в чём, а в самом, что ни на есть главном, как вдруг выяснилось. В само понятие «секс» советские граждане какой только смысл ни вкладывали. Что это: любовь – не любовь, разврат – не разврат? Не было такого понятия, но само явление было, конечно же. Куда ж без него? Просто его никак не называли. Лингвистически дама оказалась права: не секса не было, а самого слова. Люди занимались не сексом, а любовью. Кому не нравились такие «телячьи нежности», говорили просто: занимались этим. И все понимали, что это за занятие. До сих пор можно встретить передачи и рубрики, которые так и называются: «Про это». А в Советской империи слово «секс» звучало как ругательство, как махровая антисоветчина и происки империализма в одном флаконе. Некоторые даже усматривали в нём элементы чего-то противозаконного, как хранение валюты. Иные до сих пор плюются при этом слове – что уж про тридцатилетнюю давность говорить, когда прямолинейная русская женщина так и рубанула с плеча, дескать, нету у нас энтой заразы и быть не может. Потому как некогда нам такими глупостями заниматься: коммунизм надо спешно достраивать, чтобы успеть хотя бы к двухтысячному году, раз к 1980-му не успели.

И понеслось. Чуть ли ни просветительские курсы появились, дабы разжевать обывателю, чем секс отличается от эротики, а эротика – от порнографии. Даже в фильме «Летучий голландец» героиня Валентины Талызиной, глядя на полуголую девицу, танцующую на столе, возмущается: «Фу, какой секс!», на что герой Владимира Кашпура поясняет: «Не, это не секс. Вот если бы с ней чего делали, был бы секс, а это – еротика».

Так начиналась вакханалия, которую впоследствии окрестили Русской Сексуальной революцией. Вчерашние строители коммунизма кинулись рьяно выстраивать сексуальную гармонию. И всё бы ничего, но очередная революция споткнулась о самобытный менталитет революционеров, так что «сексуяльная хармония» местами превратилась в обычный блуд. Только сейчас стали говорить, что именно падение нравов в нашей стране привело к демографическому кризису, а не экономические или политические причины. Только сейчас «товарищи учёные» пришли к выводу, что не существует и не может существовать общества «свободной любви», ни одна примитивная община или племя не может иметь такой модели поведения, потому что это не выгодно для поддержания существования. Именно поэтому супружеская измена на протяжении всей истории человечества считалась вещью неприемлемой и неподобающей. Это не случайно постулировалось и во многих религиях, и в законах, и в произведениях искусства.